— завопил Гулу, вымещая на них злобу: его рассердил Туфан. — Я заработал на собственную банку ваксы «вишневый цвет» всего за два месяца. — Он презрительно глянул на уличных оборванцев, будто они попрошайничали исключительно из-за лени. — Как мне нравилось гладить ее блестящую крышку с ярко-красными вишенками! По утрам я даже натирал ваксой нос — чтобы скорей проснуться.
При этой душистой подробности Дхир встрепенулся.
— Но однажды Большого Дядю убили, — Гулу помчался наперерез мотороллеру, куда взгромоздилась целая семейка из пяти человек, — и его место занял человек с красными зубами — красными от паана[79]. Мои кореша Хари и Бамбаркар фат-а-фат нанялись к этому Красному Зубу — даже глазом не моргнули, но я остался верен Большому Дяде. Ведь он, как-никак, был моим благодетелем. Короче. Красный Зуб избил меня до полусмерти — я чуть не отдал концы прямо на перроне. — Гулу театрально вздохнул и представил, как шумно опускается темно-бордовый занавес, под каблуками хрустит ароматный перченый попкорн, а благодарная публика восторженными криками поддерживает юного героя, что встает на ноги после стычки с Красным Зубом.
Нимиш поморщился:
— Как последний фильм в кинотеатре «Метро».
— Думаешь, я сочиняю? — Тулу возмущенно обернулся к Нимишу: — А ты видал этот шрам над бровью?
Трое мальчиков всмотрелись в лицо шофера, но увидели только оспину от прыща.
— А как демон вселился в труп на мимозе? — спросила Мизинчик.
— Ну, на свете еще и не такое бывает, — отмахнулся Гулу. — Обычное дело.
— Чепуха, — сказал Нимиш. — Все это суеверия. Говорят даже, ваш доблестный царь Викрамадитья родился от осла.
— У тебя есть хоть капля уважения? У бога Ганеши — голова слона, а царь Викрамадитья появился на свет в необычных условиях. Ну и что из этого?
— А как же демон?
— Мизинчик-dud», — подчеркнуто терпеливо сказал Гулу, — демоны — это блуждающие духи, которые ищут, куда бы вселиться. Тут что угодно подойдет: труп, уличные животные и даже никуда не годный мотор этой машины.
Нимиш покачал головой и вновь погрузился в «Рассказ» Бёртона.
Мизинчик совсем пала духом. Делясь познаниями, Гулу импровизировал так же, как и при вождении. Что бы он ни говорил — правду, ложь или какой-то вздор, — шофер отстаивал свои слова с пеной у рта, словно священный стих из своей потрепанной Бхагавад-гиты[80]. Хотя Гулу был неграмотный, он повсюду таскал книгу с собой и цитировал отрывки нищим, что лупили в окна автомобиля. «Лучше плохо исполнять свой долг, нежели хорошо — чужой», — зачитал он однажды парикмахеру на углу, когда тот нечаянно выстриг висок у клиента.