Хотя обоих наняла Маджи, миры их редко соприкасались. Айя жила и работала в доме, а Гулу — на улице. Все эти годы они поддерживали связь лишь одним способом: каждое утро Гулу покупал красновато-оранжевую календулу, которую айя прикалывала к волосам. Тысяча цветов — как тысяча признаний в любви.
— Будто пламя, яр.
— Я собирался на ней жениться, брат. Копил деньги. Говорил себе: вот еще полгода, пять месяцев, четыре… А потом…
Гулу вспомнил низкий голос Маджи и ее срочное требование: «Отвези на вокзал и отдай эти деньги».
— По дороге я сначала думал лишь об одном: «Наконец-то мы наедине!» Я так давно просил бога Ганешу об этом одолжении. Хотелось просто попросить ее руки! Я понимал: что-то случилось и ее уволили, но не хотелось расспрашивать. Пока молчал, все оставалось по-прежнему. Ну, типа антракта в кино…
Хари что-то проворчал, затем отломил кусок жирного поджаренного хлеба и обмакнул его в тарелку с обжигающей бобовой похлебкой.
— Потом, когда уже доехали до вокзала, она призналась, что утонул ребенок. Я не знал, что думать, что говорить. Даже не помню, как добрались до Виктории. У меня сердце разрывалось от горя. Хотелось вернуться на день назад — перемотать пленку, как в фильме…
Галу засунул в рот ломоть хлеба и вспомнил ее глаза. Они были красные — как у богини Кали[96].
— Все покраснело, и я вдруг испугался: меня засасывал ее рот с красным языком, опутывали ее кровавые слова. «О, Разрушительница Вселенной! Ты погубила жизнь ребенка, лишила покоя семью, загубила мою жизнь!» — закричал я на нее.
— Она ж не нарочно, яр, — сказал Хари и откусил еще. Он уже много раз слышал эту историю, но терпеливо, по-дружески внимал Гулу.
— Когда она открыла дверцу, с плеча соскользнула паллу. Краснота прошла, и она снова стала моей — моей возлюбленной. Меня затошнило, голова закружилась. Я больше ничего не понимал. «Не уходи!» — закричал я. А она вырвала из волос календулу и побежала. Я бросился за ней, но она исчезла. Словно богиня Бхумдеви разверзла землю и поглотила ее…
У Гулу хлынули слезы. Он вытер глаза грязным носовым платком и смачно высморкался.
— Я бился о руль головой, бился до крови — снова и снова…
И когда у него застучало в окровавленных висках, Гулу обернулся и увидел календулу — яркое оранжевое пятно на черном заднем сиденье.
— Ни одна баба не стоит таких страданий, — сказал Хари, громко рыгнув.
Гулу прикурил биди и, глубоко затянувшись, кивнул.
А сам вспомнил цветок календулы, который он любовно вставил между газетными страницами и спрятал под койкой. Гулу безумно любил ее и в ту же ночь совершил невообразимый, неописуемый поступок — лишь бы вернуть ее. Он так сильно тосковал по ней, что на сердце остались рубцы. По ночам, перед тем как уснуть, он молился лишь об одном — повидаться с ней хоть разок.