— Мерета Люнггор? Речь об этом расследовании? — спросил воспитатель.
Глаза у него по-детски загорелись надеждой, и он жадно отхлебнул из чашки сладкого чая, больше похожего на сироп.
Карл одарил его улыбкой, давая понять, что счастлив услышать этот вопрос, но ничего не ответил и продолжил:
— За мальчиком замечались признаки психопатии? Был ли он способен на проявления сочувствия?
Воспитатель с тоской посмотрел на опустевшую чашку. Очевидно, он не принадлежал к числу тех, кто закалил свои вкусовые рецепторы при помощи микро-, макродиет.
— У многих мальчиков, которых к нам направляют, присутствуют врожденные отклонения, — ответил он, приподняв седые брови. — Разумеется, некоторым из них ставят диагноз, но я не припомню, чтобы это имело место в случае Атомоса. Мне кажется, он был способен сочувствовать. Во всяком случае, за свою мать он часто переживал.
— Для этого имелись причины? Она была наркоманкой или что-нибудь в этом роде?
— Нет, что вы! Ничего подобного. Сколько я помню, она сильно болела. Поэтому-то ему так долго нельзя было вернуться домой к родным.
Экскурсия после этой беседы получилась короткой. Йон Расмуссен оказался ненасытным исследователем и комментировал все, что попадалось ему на глаза. Будь его воля, они обошли бы всю префектуру, не оставив без внимания ни одного квадратного метра. Ни одна деталь не казалась ему не стоящей внимания, поэтому Карл притворился, будто в кармане у него лежит пейджер, который вдруг завибрировал.
— Ах, простите! Это сигнал о том, что где-то произошло убийство, — сказал он с таким серьезным лицом, что воспитателю передалось его настроение. — Боюсь, что на сегодня нам придется расстаться. Спасибо вам, господин Расмуссен. Значит, я рассчитываю через пару часов получить факс. Итак, всего хорошего?
Во владениях Карла более или менее наступила тишина. Перед ним лежала записка, в которой говорилось, что Баку ничего не известно о каком-либо списке экипажа. Чего еще можно было ожидать?
Из каморки Ассада доносилось тихое бормотание: это он молился на коврике в уголке. Кроме этого, не слышно было ни звука. Карл чувствовал себя кораблем, потрепанным бурей: целый час телефон разрывался от звонков по поводу статейки из поганой газетенки. Позвонили все, начиная с директора полиции, который пожелал поддержать его добрым словом, до местных радиостанций, редакторов, газетных писак и всякой мелкой шушеры, вращающейся в сферах, близких к СМИ. По-видимому, фру Сёренсен с третьего этажа получала особое удовольствие, переключая на подвал всех без разбору, так что он наконец вырубил в телефоне звук и активировал кое-какие функции, касающиеся входящих звонков. Беда была лишь в том, что он всегда плохо запоминал номера, но, по крайней мере, так он обезопасил себя от дальнейших обращений.