— И все же, боюсь, мы не можем выдать этот документ.
— О'кей. Тогда нам придется действовать правовым путем. По-моему, с вашей стороны не очень любезно отказывать нам в помощи. Примите во внимание, что речь, возможно, идет о расследовании убийства.
То ли это последнее соображение наконец возымело действие, то ли опасение получить судебное постановление, как и рассчитывал Карл. Нет, апеллировать к себялюбию человека гораздо более эффективно. Кому же захочется, чтобы на него навесили неприятные ярлыки? Во всяком случае, не чиновникам! Выражение «не очень любезно» было настолько смягченным, что действовало очень сильно. Это была та «тирания тихого слова», о которой любил говорить один из его преподавателей в школе полиции.
— Сначала вам придется направить нам письмо с просьбой прислать оригинал, — сказана канцелярская работница.
Итак, цель достигнута.
— Так как же по-настоящему звали мальчика Атомоса? А мы знаем, за что ему дали это прозвище? — спросил Ассад позже.
— Говорят, Ларс Хенрик Йенсен.
— Ларс Хенрик. Необычное имя. Наверное, не много людей носят такое.
«На родине Ассада, наверное, не много», — подумал Карл, ожидая очередного острого замечания.
Ассад задумался, и на лице у него было какое-то новое, непривычное выражение. На секунду он вдруг превратился в совершенно другого человека. В каком-то смысле они с Карлом как бы сравнялись.
— О чем ты думаешь? — спросил Карл.
По глазам Ассада словно скользнула маслянистая пленка, они заиграли радужными гранями разных оттенков. Нахмурив брови, он взял папку с делом Люнггор, а в следующую секунду уже нашел то, что хотел.
— Может ли это быть совпадением? — спросил он, указывая пальцем на одну из строчек лежавшего сверху документа.
Прочитав имя, Карл только тут понял, какое открытие сделал Ассад. Где-то в глубинах сознания — там, где логика и рассудочные объяснения не ставят уму непреодолимых барьеров, где мысли живут вольно и свободно сочетаются друг с другом, именно там все вдруг расставилось по местам, и он понял, каким образом одно связано с другим.
2007 год
То, что она испытала, взглянув в глаза Даниэлю — тому самому мужчине, к которому некогда чувствовала такое влечение, — стало для Мереты еще не самым большим шоком. Как, впрочем, и то, что Даниэль и Лассе оказались одним и тем же лицом. У нее подкосились ноги, но не только от этого. Самое страшное для нее было узнать, кто он на самом деле. Это вынуло из нее душу. Осталась только тяжесть ужасной вины, которая страшным бременем лежала на ней всю ее взрослую жизнь.
Узнала она его даже не по глазам, а по их выражению. По тому страданию, отчаянию и ненависти, которые в одно мгновение заполнили жизнь этого мужчины. Вернее, мальчика, как она теперь поняла.