— В Бауманке…
— А… Тогда немудрено, что ты на манекенов кидаешься… — почесал затылок Иванов; парнишку даже уже становилось жалко.
— Я ей… Поставил один чип… Сам сделал… Хотел быть с ней… Чтобы взаимно… Ну… Чтобы она тоже меня полюбила…
— Что за чип-то? — весь подобрался Иванов.
— Ну… Душу ей… Инсталлировал…
— Ты что гонишь-то? Какая душа? Душ не бывает! — хмыкнул Иванов.
Мальчишка не возражал: испустил дух.
— Даебтвоюналево, — позволил себе экспрессивное обычно сдержанный Иванов.
А ведь черт его знает, что он ей там инсталлировал! Вдруг она теперь по-английски говорит и уже в очереди на политическое убежище стоит, пока он с ее пигмалионом лясы точил?
Иванов выдвинулся на лестницу, уже готовый звонить Генералу и объявлять план «Перехват»…
Но она сидела пролетом ниже, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. Иванов вытянул из кобуры «Стечкин» и навинтил глушитель, чтобы лишний раз не тревожить соседей. И вместо Генерала набрал номер «скорой», которая приедет утилизировать ее корпус.
Она услышала — обернулась к нему. Иванову показалось, что в ее синющих глазах стоят слезы, но он знал: этого быть не может. Это не глаза, а линзы…
— Последнюю сигарету можно? — слабо улыбнулась она.
— Курите, — осторожно разрешил Иванов.
— А у меня нет… Откуда у меня? Я же механизм, — ее голос сорвался в хрипотцу, и она кашлянула, сгоняя ее. — Я думала у вас попросить, — с каким-то неумелым подростковым кокетством добавила она.
— Не курю, — ржаво ответил Иванов.
— А я думала, такие люди, как вы, всегда курят… — рассеянно сказала она.
— Какие… люди?
— Которые убивают других людей. Вам же надо как-то успокаиваться…
— А вам тогда зачем курить? — неожиданно для себя спросил Иванов. — На смертную казнь у нас в стране мораторий. Таких приговоров вы не выносили.
— Не выносила, — согласилась она и снова улыбнулась — не игриво, а устало.
— Так зачем?
— Никогда не пробовала, — сказала она. — Вдруг страшно захотелось. Потому что теперь когда пробовать?
Внизу коротко взвыла сирена прибывшей неотложки.
А Иванову вдруг страшно захотелось, чтобы машина ехала дольше… Может быть, час. Может быть, два.
— Ну вы стреляйте, — сказала она. — У меня вот тут уязвимое место. Он сюда зачем-то свою штуку установил, — она приложила два пальца к левой половине груди. — Романтик несчастный…
Она и вправду была очень красива — какой-то небесной и строгой красотою, как дамы на полотнах Веласкеса, и такая же серьезная.
— Скажите… — Иванов помолчал. — Прежде чем я… Чем мне придется… Я должен спросить.
— Так, значит, сигареты нет? — легонько вздохнула она.