Множество мелких ссадин и порезов.
Надев сарафан, она услышала звуки вальса Шопена,
доносящиеся откуда-то снизу.
"Думаю, терять мне и впрямь больше нечего".
Эйс позаботился о том, чтобы Аннет не заблудилась по дороге в
гостиную. До самой лестницы пол был усыпан лепестками орхидей. На
каждой из ступеней лежало по розе. Первое, что бросилось в глаза
девушки, когда она спустилась, - сервированный на двоих огромный
стол посреди гостиной. А на обеденном столе лежал тетрадный
листок. В момент, когда она хотела дотянуться до него, чтобы
рассмотреть поближе то, что на нем нарисовано, ее талию и плечи
обхватили крепкие мужские руки.
Эйс провел указательным пальцем по ее губам. Музыка звучала
все громче.
...могу ль я больше умереть?* - отрывок из стихотворения
"Прости".
totum revolutum (лат.)** - полный сумбур.
Vir prudens non contra ventum mingit (лат.)*** - мудрый мужчина не
мочится против ветра.
Эйс. Тот красный снег.
Прошло полгода с того момента, как мы с Аннет
"познакомились".
Миллионы секунд в ожидании просветления. Десятки рисунков,
на которых я изображал забитых до смерти молотком алкоголиков.
Тренировка.
Десятки бездомных, зарезанных кухонным ножом. Repetitio est
mater studiorum*.
Каждое полотно - мгновение, олицетворяющее торжество
справедливости, какой я ее представлял. Неминуемое возмездие.
Нивелируя различия между дипломатом и насильником, начинаешь
понимать: цена их жизней примерно равна. И ты рад лишь оттого,
что не все зависит от твоей ненависти к ним. Природа все же
изобретательнее. Она дает тебе свободу воли.
Я вычислил интервал, в который неизменно попадало
количество шагов, сделанных Аннет на пути в школу. Четыре вида
прически.
Уйма сарафанов и блузок, преимущественно консервативных
цветов.
Она постоянно оглядывалась.
Мне хотелось верить, что Аннет ищет меня у себя за спиной.
Ждет, когда я вновь подкрадусь и не оставлю ей никакого выбора.
Прижму к себе. Мне хотелось сделать ей больно, только чтобы
увидеть слезы. Вновь почувствовать каково это, когда сердце не
перекачивает кровь, а продуцирует ее, вкладывая какой-то едва
уловимый трепет. Я поднимался на крыши высочайших Бостонских
зданий, вставал на самый край. Так, что дуновение ветра могло
отправить меня прямиком к земле. Клал руку на сердце и ждал, пока
оно не разгонится. Но этого не происходило. Раз за разом я
возвращался домой и резал правое бедро. Каждый день без эмоций -
новая засечка, напоминавшая об отсутствии души.
Полгода забвения. Поиска заменителя ощущений.
Убийства, картины, Лоутон, мать - рутина. Наш