Но Вик останавливается. — Ты никогда не делаешь зарубки на своей обуви, — говорит он, и его голос снова обычный, а глаза спокойны.
— Ага, — соглашаюсь я.
— Почему?
— Об этом никому не стоит знать, — отвечаю.
— Знать о чем? О том, сколько это уже длится для тебя?
— Знать что-либо обо мне, — поправляю его.
Мы отходим подальше от могил и присаживаемся на песчаные валуны на краю деревни, чтобы отдохнуть и перекусить. Цвета вокруг похожи на те, что были в моем детстве — красно-оранжево-коричневые, и даже выглядят так же: увядшие и жесткие, и, по-ноябрьски, холодные.
Я использую более тонкий конец ружья, чтобы порисовать на песчанике. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что я умею писать, поэтому я не пишу ее имя.
Вместо этого рисую кривые линии. Волну. Как океан или как кусочек зеленого шелка, развевающегося на ветру.
Чирк-чирк. Песчаник, приобретший свою форму под воздействием воды и ветра, теперь поддается другой силе — мне. Я всегда изменял себя в соответствии с тем, чего ожидали от меня другие. Только тогда я был собой, настоящим, когда стоял на холме вместе с Кассией.
Я пока не готов нарисовать ее лицо. И даже не знаю, смогу ли. Поэтому царапаю другую линию на камне. Она немного напоминает ту C, что я учил рисовать Кассию в первый раз. Я провожу еще одну линию, вспоминая ее руку.
Вик наклоняется, чтобы поглядеть, чем я там занят. — Не пойму, на что это похоже.
— Это похоже на луну, — отвечаю ему. — На молодой месяц.
Вик поднимает глаза на плато. Сегодня утром за телами прилетали воздушные корабли. Прежде такого не случалось. Я понятия не имею, что будет делать с ними Общество, но мечтаю вскарабкаться на самую верхушку плато и написать что-нибудь на память о восхождении парней-приманок.
Потому что сейчас уже ничего не напоминает о том, что они побывали там. Снег растаял прежде, чем на нем остался хоть один след от их ботинок. Их жизни оборвались до того, как они успели узнать, кем были на самом деле.
— Как думаешь, тот парень счастливчик? — спрашиваю я Вика. — Тот, что умер в лагере, перед тем, как мы пришли в деревню?
— Счастливчик, — соглашается Вик, но так, словно не понимает, что означает это слово. Скорее всего, он и не знает. Счастье — это совсем не то слово, которое одобряет Общество. И это не то, что мы испытываем, находясь здесь.
Наша первая ночь в деревне ознаменовалась обстрелом. Мы метались в поисках укрытия. Несколько парней выбежали на улицу с оружием в руках и стреляли в небо. Мы с Виком и еще двумя парнями засели в одном из домов. Я не могу вспомнить их имен, они уже мертвы.