– Исток? – переспросил Капитан, – это тот, что мы видели с холма и в сторону которого идем? А как же тогда быть со словами Клена, под шатром? Он сказал, что в центре Млечного Пути царство Аз-А-у...
– Верно, – ответил Белодрев, – но это царство не является самим Аз-А-у…, хотя и его средоточие. Так же и Исток, что мы видели, не является в полном смысле самим Аз-А-у…, даже если сам Аз-А-у… и является Истоком. Почему? Потому, что как я и сказал – о Нем нельзя произнести, что-либо определенное.
– А в нашей самой главной песне поется, – гордо заявил я, – видевший Меня видел и Отца. Это сказал нам сам Воскресший. Так что мы, христиане, знаем Бога. Не в смысле, конечно, что Его постигли (Он, естественно, непостижим), а в смысле, что можем познать Отца через Сына.
– Песня эта нам известна, – задумчиво сказал Белодрев. – Мы бы очень хотели иметь понимание этой песни от вас. Но пока не получили. А почему? Вот такой вопрос: если вы, действительно, знаете Того, о Котором ничего нельзя сказать, то почему же вы продолжаете совершать столько зла?
Простейший вопрос почему-то застал меня врасплох. Я бессильно качнул руками. Дело спас отец Иван:
– Белодрев, – мягко сказал он, – поверь, это самая большая загадка нашего народа.
– Простите, – вздохнул Белодрев, – не хотел обидеть. И не будем обижать Царь-Дерево. Друзья-человеки, подойдите ближе, поздоровайтесь.
Я коснулся рукою шершавого ствола, он был теплый и, кажется, гудел от избытка внутренних сил. Смутное чувство некой величественной огромности заполнило мое сердце. И тут же я отметил про себя, что дерево это, в отличие от деревьев в мире стражей, находится как бы в полусне. Возможно, так оно защищается от соседства тьмы.
– Царь-Дерево наблюдает за тропинками в Брошенном лесе, – сообщил нам Белодрев. – И, конечно же, знает о перемещении рабов отца Василия. Нам надо поговорить с ним. Это займет некоторое время. Царь-Дерево медлителен.
Белодрев и Пестрый опустились прямо на землю и, повернувшись спиной к стволу дерева, прикрыли глаза. Мы вернулись к роднику.
– А здорово тебя Белодрев отделал своим вопросом, – сказал отец Иван.
– Почему, меня? – возмутился я. – Кажется речь шла о всех христианах.
Повисло молчание. Отец Иван задумчиво смотрел на прозрачные воды родника. И вдруг спросил:
– Что вы обо всем этом думаете?
– О чем? – сказал я.
– Ну, вообще.
– Не понял?
– У тебя, Дима, нет такого ощущения, – медленно произнес отец Иван, – что все, что было до того, как мы с Брамой столкнулись – сон. Нет, я понимаю, конечно, что не сон. Я помню о семье, и еще вчера, когда мы вошли в Сумрачную землю, сердце едва не разорвалось от тоски и страха из-за всех этих проблем со служением и епископом.