Ах, еще. Они хотели, чтобы она рисовала. Дышала, ела и рисовала. Вот и все, что им от нее требовалось.
Пару месяцев назад это сделало бы ее счастливой.
Рейес дал ей альбом, которым она пользовалась каждое утро, чтобы избавиться от воспоминаний о своих бурных снах. Снах, гораздо более диких, чем обычно, в которых демоны скребли когтями зазубренные, пропитанные пламенем стены Ада. Стоило ей завершить рисунок, как Рейес вырывал странички и заставлял ее отправлять их по факсу Люциену. Она не знала, помогают ли ее рисунки их цели. Никто ничего ей не рассказывал.
— Ведь я всего лишь смиренная девушка для рисования, — проворчала она.
Дверь ванной распахнулась. Рейес выключил свет, и она рассмотрела лишь его тень, когда он выходил. К запаху сандала примешивались металлические нотки крови, и оба аромата окутали ее. В то время как его лица не было видно, она была облита лунным светом и вся как на ладони. Девушка ощущала, как его напряженный взгляд буквально сверлит ее, скользит по ней.
Его жар — о, как же она скучала по его жару. С той ночи, когда она была с ним, она не чувствовала ничего кроме останавливающего сердце холода.
Все же. Не будет ли лишним просить его хорошенько «согревать» ее? Очевидно, да.
— Беспокоишься о своей семье? — спросил он, усаживаясь на лежанку, которую устроил себе на полу.
Она звонила бабушкиным друзьям. Те по-прежнему отрицали, что видели ее, и она им верила.
— Нет. Они в порядке. Может быть, я и сошла с ума, но я убедила себя, что с ними все хорошо. Я взволнована тем, что увижу их завтра. Между прочим, спасибо, что наконец-то подобрел и снизошел до вопроса.
— Я не подобрел. Я немного успокоился, потому что не заметил ни следа Ловцов.
— Как скажешь. Я все равно благодарна.
Минута убегала за минутой. Он не шевелился. Ни звука — даже шелеста его дыхания — не доносилось с пола.
Она ненавидела тишину, которая позволяла ее разуму теряться в догадках и бурлить, переживать, о чем думает Рейес, терзаться тем, что может случиться в ближайшие дни, сожалеть, что некогда хотела провести с Рейесом только одну ночь, и не может просить еще. И еще.
Чем больше она вдыхала его аромат, тем больше она хотела его. Тем сильнее закипала ее кровь, а тело начинало пульсировать.
— Отвлеки меня, — попросила она, сползая и выравниваясь на матрасе. Натянула покрывало, и оно оцарапало ее твердеющие соски. Она едва сдержала стон. — Пожалуйста.
— Как?
— Не знаю. Расскажи что-нибудь о себе.
Расспрашивала ли она его раньше? Не могла вспомнить.
— Я думал, ты не хочешь ничего знать обо мне.
О, да.