— Боюсь, не получится.
— Я уезжаю, — упрямо повторила она. — Если ты не отвезешь меня, пойду пешком.
— И не надейся. Хоть ты и продажная сука, я не дам тебе сбежать дважды.
— Ты не заставишь меня остаться.
— Посмотрим. — Он схватил ее за плечи. — Послушай, Джо, давай не будем…
— Убери руки, — прорычала она. — Отстань от меня, не желаю тебя больше видеть. — Она попыталась вырваться, но он не отпустил; и тогда она ударила его.
Куинн навалился на нее, поймал за запястья и закинул ей руки за голову.
— Ненавижу, — прошипела она. — Ненавижу, когда ты меня трогаешь.
Он угрожающе напрягся, в глазах начала закипать ярость.
— Тем хуже, — тихо произнес он. — Пока ты моя жена и я тебя хочу, я буду трогать тебя всякий раз, как мне этого захочется.
— То есть насиловать, — глухо проговорила она.
— Н-ну… нет, это мне никогда и в голову не приходило. В жизни не брал женщину силой. И сейчас не стану… — Она отвернулась, но он опустил голову и поцеловал ее в щеку. Губы нежно коснулись чистой кожи и скользнули за ушко. — Вот видишь, любовь моя, мне и не придется…
Нежные слова были так неожиданны, что Элизабет охватила дрожь, когда его губы скользнули в чувствительный уголок между плечом и шеей.
— Ты так красива… Мое истинное наслаждение, моя страсть, моя боль… — шептал он. — Я так долго ждал, представлял тебя в моих объятиях, в моей постели… Я хотел тебя; я даже не представлял, что можно так хотеть женщину…
Он не набросился на нее, нет, он был слаб и покорен. И не скрывал своей жажды.
Ей все-таки удалось выдавить из себя:
— Я тебя не хочу.
Он улыбнулся, уткнувшись ей в шею.
— Не верю.
Его губы скользнули к мягкому бугорку ее груди, язык обвил и потеребил розовый сосок, пока тот не набряк. Тогда он забрал его в рот, вызывая пронзительное наслаждение, граничившее с болью. Нежно посасывая, он скользнул рукой к бедру, лаская плоский живот, длинную гладкую ногу.
Элизабет застонала. Куинн поднял голову и поцеловал ее в плотно сжатые губы.
— Раскрой для меня рот… Ты же знаешь, что тебе этого хочется.
Его натиск она бы еще выдержала, но эта доводящая до изнеможения ласка отнимала последние силы к сопротивлению, лишала воли.
Элизабет со вздохом приоткрыла губы, и он печатью поцелуя скрепил свое право обладателя.
Она покорно обвила его за шею и притянула к себе. Когда он пристроился у нее между ног, ее тело приняло его как свою часть.
Они придавались любви, испытывая самую чистую, самую интимную человеческую радость.
И только маленький уголок ее сознания жалобно протестовал, говоря ей, что нет большего унижения, чем любить мужчину, который презирал не только ее, но и самого себя, за то, что испытывал к ней желание.