— Мы установили отправителя, — говорит девочка. — Это именно тот, кто подписался. Он попросту воспользовался университетской рассылкой.
Дальше она ничего не говорит, а сидит на краешке стула, сложив руки на коленях, и очень выразительно смотрит — словно нераскаянная еретичка в ожидании несправедливого приговора.
Это ваш зверинец, говорит она, спускайте его на Мировой Совет, если хотите. Но аппарат оставьте в покое.
— Ну что ж, — вздыхает мистер Грин, — давайте обсудим вашу почту. Чего вы не понимаете, Аня?
Аня думает.
— Если это выдумка, я не понимаю всего. Если это правда, я не понимаю, чего хочет… информатор. И почему хочет именно он. И от нас.
Во всех выпускниках злополучного филиала есть это слепое пятно; при упоминании родных стен у них учащается пульс, повышается температура и напрочь отрубается способность мыслить профессионально. Эффект со стороны похож на предвестие простуды. «Дорогая А. Рикерт» не исключение.
— Ну подумайте, Аня. Вы ведь в курсе последних новостей. — Если уж тебя разбудили до рассвета однокашники, с которыми ты поддерживаешь отношения, достаточные для неоднократно прозвучавшего «мы».
— Если это правда, — девочка чуть наклоняет голову вперед, — то все, кто выпускался в последние десять-двенадцать лет, упрутся в стеклянный потолок. Те, кто уже имел дело с жизненно важной информацией, попадут под стеклянный же колпак. Кого-то убьют. Многих. В частных структурах вероятность выше. Кто-то из нас может, в предвидении этого, повести себя резко. Последствия я не берусь предсказать, потому что не знаю, какими ресурсами кто располагает и какая часть этих ресурсов предоставлялась… руководству университета. Или могла предоставляться.
Лицо Анны Рикерт слегка дрожит. Ей почти не нужно играть. Если письмо не лжет, то люди, которые воспитали ее, которые воспитали, сделали их всех, только что пренебрегли всем вышесказанным. Отбросили их как мусор.
Об этом она не говорит. Ее так учили.
— Бинго. Это правда. — Девушка почти не меняется в лице. Почти. Слегка сжимает губы, сглатывает. Все это рассчитано на подготовленного зрителя, на старшего-но-коллегу. На самом деле внутри она, все они, и много жестче, и много уязвимей. — Было правдой до того, как сообщение отправилось в рассылку. А теперь?
Еще один водяной знак этой школы: практически из любого эмоционального раздрая этих мальчиков и девочек можно вывести, вовремя подкинув задачку на расщелкивание.
— А теперь… формально ситуация не меняется, только время взрыва выбирает не противник. Кто-то из нас пойдет с этим к своему начальству. — как я, не произносит она. — Кто-то — в прессу. Кто-то наверняка уже связался с руководством университета — туда сейчас хлынут просьбы о помощи, требования объяснить, что происходит, декларации о намерениях. Наверняка почти все напишут друзьям и сокурсникам. Наверняка многие обратятся к Щербине. Как к свидетелю. И как… к неформальному лидеру, каким он раньше не был, но теперь является. Как первый, кто если не понял, то хотя бы с достаточной силой почувствовал, что дело нечисто. Это соображения первого порядка. — кивает Аня сама себе, — Все эти метания можно отследить, с учетом специфики нашей работы их отслеживают наверняка. Сторонников теории заговора не убедит ничто, но серьезные люди имеют шанс понять — мы не шпионская сеть и не тайная армия нашей альма матер.