— Лишая мир добра, я умножаю зло? — удивился Щавель.
— Именно так, — грек чисто говорил по-русски, но многого не понимал. — В этом лесном краю, где смерть и невежество часто шагают рядом, люди бегут от вершин мудрости в тленное болото скотства. Между тем, прямая обязанность достойных людей удобрять мир своими делами.
«Замолчишь ты или нет?» — подумал Щавель.
— Если бы ты только знал, варвар, с каким светочем знаний тебе выпало счастье жить в одну эпоху! — говорил меж тем Эврипидор. — Подобные умы приходят раз в пятьсот лет, чтобы оправдать существование мира. И такого человека ты, дремучий дикарь, держишь на цепи, всячески истязая! Моли же своих Богов, чтобы тебе никогда…
Грек не договорил. Зубы лязгнули, и мир перевернулся. Когда Эврипидор пришёл в сознание, перед глазами был потолок харчевни.
— Почему ты называешь меня варваром? — Щавель потирал кулак, бесстрастно взирая на копошащегося у ног грека.
— Прости, боярин, хмель в голове… Бес меня попутал. Я, наверное, злоупотребил твоим гостеприимством. Позволь, я уйду, — заскулил грек, но был придавлен сапогом.
— Никуда ты не пойдёшь, — безразлично проговорил Щавель. — Карп! Десять плетей этому пидору.
— Эврипидóру, — по привычке поправил грек и только потом осознал гнетущую несвоевременность коррекций.
— Этому пидору, — повторил Щавель. — Сразу видно, что твой народ не только поколениями воспевал телесную красоту, но и старался облагородить дарованное природой, — заметил командир и бросил подошедшим подручным Карпа: — Выпороть его прилюдно. Так, чтобы москвичам видно было.
Борзого грека вздёрнули под микитки и выволокли на улицу, где при скоплении праздных лихославльцев привязали за руки к кладбищенской ограде напротив постоялого двора «Петя и волк».
— Ну-ка, почтенный Карп, яви мастерство честному народу, — Щавель подал работорговцу специально принесённый из обоза бич толстой воловьей кожи. — И доброму люду, — процедил командир в сторону скопившихся у ворот постоялого двора москвичей.
Карп размотал бич, пустил змеёй возле ног, тряхнул плечами. Длинный, сужающийся к концу ремень как живой взвился в воздух и опустился на спину Эврипидора.
Аспирант взвизгнул и заголосил.
— Так, — со значением кивнул работорговец и изготовился для следующего удара, как на всю улицу разнеслось раскатистое:
— Стой!
Распихивая постояльцев «Пети и волка», из толпы выбрался Удав Отморозок, неся на плече летучую мышь, а за спиной длинный меч с бронзовой круглой гардой и оплетённой кожею рукоятью.
— Останови казнь, боярин, — обратился он к Щавелю.
— Это не казнь, а справедливая правка яркой личности, не умеющей следить за своей метлой, — объяснил Щавель и кивнул.