— Тогда вперёд.
Тавот стоял, слегка покачиваясь, крепко держась за перила.
— Ну?
— Болт гну! Что я тебе, нанимался?! — заорал Лузга, но с места не сдвинулся.
Жёлудь, который стоял рядом с Тавотом и смотрел ему в лицо, увидел, как глаза колдуна загорелись светом неземной мудрости.
— Я восемь лет топтал зону, брился миской, но я в натуре не вижу, кто здесь блатной! — завопил Лузга так, что звонкое эхо отозвалось во всех дворах по соседству, а по деревне залаяли собаки.
— Ничего-то ты не можешь… — как слюну с губ уронил еле слышные слова поганый рот учёного путешественника.
— Эх, порви меня сила мысли! — Лузга топнул что было дури, выдернул пакши из карманов и запулил в лоб колдуна свинчаткой, которую всегда носил при себе на крайний случай.
Увесистый кусок переплавленных пуль, которые оружейный мастер когда-то сам отлил из старых аккумуляторов, а затем присвоил за ненадобностью калибра, шмякнулся в лобешник Тавота. Колдун выпустил перильца и хлопнулся без чувств.
Пришлось Жёлудю снова бежать в сени за водой.
— Что ты разорался как с утра на заборе? — на крики показался из дома Щавель в сопровождении Скворца и Сверчка. — О, да у вас тут ристалище, — оценил командир мокрого валяющегося колдуна и Михана с наливающейся шишкой на лбу. — По какому поводу устроили гладиаторские бои?
— Всё ништяк, командир, — Лузга оттаял, прошкандыбал до Тавота, опустился рядом на корточки, принялся тереть ему уши. — Ты только не думай, старый, что я ещё одного раба твоего убил. Видишь, оживает.
Тавот и в самом деле открыл глаза и задвигался. Лузга помог ему сесть, показывая Щавелю, что всё нормально с рабом, очухался и скоро будет в полном порядке. Тавот и в самом деле быстро оправился. И пока Щавель с прохладцей озирал поле боя и перекидывался словами с дружинниками, оружейный мастер усадил колдуна на крыльцо, приговаривая:
— Жизнь, она прокурор. Юнца зачаровал, а с матёрым не справился. А вот был бы у тебя огнестрел, всё могло сложиться иначе. Иной раз ырым не помогает, а ружьё всегда выстрелить может.
— Ырым? — бормотал в ответ Тавот, утративший умственное проворство. — Знаешь это слово?
— Бывал в Орде, — Лузга сунул ему в руку свинчатку. — На, вот, ко лбу приложи. Свинец не только калечит, но и лечит. Давай, она холодная, синяка не будет. Держи, говорю, калечный.