Когда он подошел ближе, я заметила, что глаза его были широко раскрыты, а белки в них такие блестящие, что напоминали горящие свечи в глазницах маски из тыквы в канун Дня всех святых. То, что он увидел, взглянув на меня, несомненно, потрясло его.
— Вы, должно быть, Рай Виски?
— А вы, конечно, дочь Хевен, Энни. Когда мои глаза увидели вас, я подумал, что вижу привидение. И это не впервые, сказал я себе, когда мне приходится встречать нечто подобное в этом доме.
Он опустил голову, произнес какие-то молитвенные слова и затем поднял ее. Лицо Рая было полно печали и беспокойства. Я знала, он был свидетелем всех событий прошлого: бегства из дома моей бабушки, сумасшествия и последовавшей затем смерти моей прабабушки Джиллиан, прибытия сюда моей матери и окончательного печального разрыва ею всех отношений с Тони Таттертоном. А теперь и моего трагического приезда.
У повара были жидкие седые волосы, белые как снег, и удивительно гладкое, без морщин лицо. Он выглядел очень бодрым для человека, которому, по моим подсчетам, было около восьмидесяти, если не больше.
— Моя мать часто вспоминала вас с большой теплотой, Рай.
— Рад это слышать, мисс Энни, потому что я с большим уважением относился к вашей маме. — Он расплылся в широкой улыбке, закивал головой, которая подпрыгивала, словно в его шее была пружина. Затем он посмотрел на поднос с остатками моего ужина. — Еда в порядке?
— О, все очень вкусно, Рай. Только сейчас мне не хочется есть, как раньше.
— Ну, старый Рай Виски постарается изменить это. — Его глаза сощурились в улыбке, и он снова закивал головой. — Итак, мисс Энни, как идут у вас дела?
— Мне трудно, Рай. — Странно, но я чувствовала успокоение от того, что была честной с ним с самого начала. Может, из-за того, что мама тепло отзывалась о нем.
— Я так и ожидал. — Он качнулся назад на своих каблуках. — Я хорошо помню, как ваша мама пришла на кухню в первый раз, чтобы повидать меня. Как если бы это было только вчера. У вас потрясающее сходство с мисс Хевен, которая тоже была очень похожа на свою мать. Обычно мисс Хевен приходила и часами смотрела, как я готовлю. Она садилась на стул, облокачивалась на руку и забрасывала меня всевозможными вопросами о Таттертонах. Она была почти такая же любопытная, как котенок, забравшийся в корзину с бельем.
— Что она хотела узнать?
— О, буквально все, что я мог вспомнить об этом семействе: о дядях, тетях, папе и дедушке мистера Таттертона. Чей портрет был на этой стене и чей на той. Конечно, как в любой семье, были вещи, о которых приличные люди не будут злословить.