— Когда я в первый раз увидел Хевен, я не мог отделаться от чувства, насколько сильно она напоминала свою мать, — продолжал Тони, когда мы выехали из моих апартаментов и двинулись по длинному коридору. — У тебя тоже очень сильное сходство с мамой. Иногда, закрыв глаза и слушая, как ты говоришь, мне кажется; что я переместился во времени назад и рядом со мной Хевен. А когда открываю глаза, наступает такой момент, что я не понимаю, в каком времени нахожусь. Разве все эти прошедшие годы с того момента, как она покинула меня, не были сплошным кошмаром? Могу я вернуться к более счастливым временам? Если ты очень хочешь, если ты горячо молишься об этом, разве такое не может случиться? Иногда в моем сознании вы все существуете одновременно… как одна женщина: Ли, Хевен и теперь ты, все так похожие друг на друга по голосу, манерам, внешности. Вы скорее сестры, тройня, а не матери и дочери, — сказал он с нежностью и надеждой.
Мне не понравилось, как он слепил нас вместе. Получалось, что я не обладаю индивидуальностью, не являюсь самостоятельной личностью со своими мыслями и чувствами. Конечно, я хотела быть похожей на маму, даже выглядеть, как она, но прежде всего я стремилась быть сама собой, быть Энни, а не каким-нибудь саженцем. Почему Тони так упорно игнорирует это? Разве он не знал, как важно для любого человека чувствовать себя личностью? Понравилось ли ему, если бы люди называли его «просто одним из Таттертонов, таким же, как и другие»? Я решила про себя, что как-нибудь подниму перед ним этот вопрос. Я не исключение, можно и других научить чему-либо новому.
И вновь переключила свое внимание на осмотр дома. Когда меня вносили сюда и поднимали наверх, я практически почти ничего не видела на этом этаже здания. Теперь воочию убедилась в том, насколько изношенным и местами протертым до дыр был ковер в коридоре. На многих люстрах, спускавшихся с потолка, перегорели лампочки, и везде висела паутина. Немногочисленные шторы на окнах задернуты, так что в коридоре было темно, особенно в той его части, куда вез меня Тони.
— Годами к этой секции дома никто не прикасался. Вначале комнаты здесь принадлежали моим прабабушке и прадедушке, но из уважения к твоим родителям я заново все обновил и привел в порядок. Я знал, что может доставить удовольствие твоей матери, и все было готово к ее приезду. Ты бы видела, как она удивилась, когда я открыл перед ней эти двустворчатые двери.
Он засмеялся, но это был странный, жиденький смешок человека, смеющегося над вещами, которые у других не вызывают подобной реакции, смех человека, полностью погруженного в свой, очень личный мир. Когда я откинулась назад и, повернув голову, посмотрела на Тони, я увидела, что его взгляд устремлен далеко в свое прошлое.