Кэте должна была незамедлительно решить вопрос о переходе на новое место. До поздней ночи она говорила об этом с Эрной и матерью. Эрна была почти убеждена, что это скоро произойдет. Однако, как ни странно, ничего не случилось.
Эрна и мать по-прежнему недолюбливали друг друга, однако после праздника, устроенного по случаю дня рождения Кэте, стали относиться друг к другу с большим уважением. Кэте пыталась убедить мать остаться в Вальдесру, если ей самой придется перебраться в Губен, однако у матери на этот счет были сомнения. Карл Хотце, узнав о предложении Кэте, тоже засомневался.
По причине, о которой я сегодня не могу вспомнить, он, отказавшись от своих прежних отговорок, совершенно неожиданно предложил матери переехать в его дом. Может быть, он почувствовал себя увереннее? Или решил, что за ним больше не следят? А может, его воодушевило приближение русских? Не знаю. Во всяком случае, Хотце настойчиво уговаривал нас уехать из Вальдесру и, не откладывая в долгий ящик, переехать к нему.
«Не по душе мне эти сомнительные делишки с продуктами. В один прекрасный день Кэте Нихоф окажется в кутузке, если только с ней не произойдет что-нибудь похуже. А когда кончится весь этот хаос, чехи могут свалить на нее еще и ответственность за спекуляцию. А как же иначе обитателям лагеря доставались все продукты? Это и так выглядело довольно сомнительно. А кроме того, вполне может статься, что не только вы — мы все окажемся втянутыми в это. Так что складывайте ваши вещи и не заставляйте нас долго ждать. Жена со свояченицей будут рады вам».
Я вспомнил о топленом масле, которое сам Хотце в большом количестве таскал от нас к себе домой. И все время просил Кэте достать ему еще. Кофе в зернах Хотце тоже получал от нее — Кэте обменивала на кофе масло и маргарин, разумеется, на черном рынке.
«Сначала воспользоваться, а потом смыться, когда дело принимает сомнительный оборот», — подумал я. — «Ну и тип же этот Хотце!»
Но несмотря на это, Хотце мне нравился. Его пасторский тон, его немного напыщенная речь говорили о чувстве собственного превосходства. Мать втихомолку посмеивалась, слушая его. Иногда мы незаметно перемигивались, если он выражался особенно замысловато. Смеяться мы могли, лишь оставаясь одни. Кэте относилась к нему с величайшим почтением, она просто обожествляла его. Когда она слушала Хотце, лицо ее принимало молитвенное выражение. Если бы она только знала, что он о ней думал и говорил!
Однажды Кэте вопреки обыкновению не приехала в конце недели домой.
Такое не случалось еще ни разу. Мать, становясь все беспокойнее, провела две ночи почти без сна, хотя налетов в это время не было. В одну из этих ночей, одевшись и заставив одеться меня, она даже собралась «пойти прогуляться».