«Мартхен», — сказала мать. — «Я не хочу, чтобы у тебя из-за нас были неприятности. У меня дурное предчувствие».
«Но ведь здесь вам будет безопаснее всего. Хотце обвиняли совсем в другом. Он распространял листовки, и гестаповцы, вероятно, хотели от него добиться, кто эти листовки печатал. К несчастью, Карл втянул в это и мою сестру. Боюсь — для обоих настали тяжелые времена».
Извинившись, Мартхен стремительно выбежала из кухни.
«Нам нельзя оставаться здесь. Мы не можем снова подвергать ее опасности».
«Обратно к Редлихам?» — спросил я.
Вернулась Мартхен. Глаза у нее были красные. Она села рядом с матерью.
«Вам ни в коем случае не нужно уходить отсюда. Если бы гестаповцы что-то о вас знали, они наверняка пришли бы за вами еще тогда».
Потом Мартхен рассказала нам, что Лона из-за нас возобновила контакты с тетей Региной и с Гансом Кохманом и что все очень о нас беспокоились. Она должна завтра же сообщить Лоне, что мы здесь, у нее.
«Иначе они наделают глупостей», — объяснила Мартхен. — «Гансу Кохману скрываться не нужно, он может жить легально. Его мать — немка, и поэтому ему не нужно носить на одежде желтую звезду. Хотя он, как полуеврей, получает меньше продовольственных карточек, чем чистокровные немцы. Гитлер был готов последний кусок у вас изо рта вырвать. Для него решающий фактор — национальность матери. Неарийская женщина может родить только неарийца. Все дело — в женщинах!» Она засмеялась и обняла мать. «Идем в гостиную. Лондон мы слушать не будем. Но мы можем послушать музыку — у меня есть патефон».
У Мартхен было много пластинок с записями Дитриха, Руди Годдена и Отто Ройтера. Даже если мы проводили всю ночь в вырытой Хотце траншее и утром не могли уснуть, голос Отто Ройтера поднимал нам настроение, заставлял смеяться. Эту пластинку мать могла слушать без конца.
Однажды вечером в доме неожиданно появился Ганс Кохман. Вместе с ним приехала тетя Регина. Мать вполголоса выговаривала своей сестре — как она могла подвергать себя и Кохмана такой опасности. Регина только рукой махнула.
«Какие могут быть проверки? Сейчас столько работы по разборке развалин и починке транспорта, что людей для проверки документов не осталось».
Все засмеялись, однако Мартхен предположила, что люди, которые проверяют документы, никогда не привлекаются к разборке развалин.
«В городе царит невероятный хаос», — сказал Кохман. — «Починят какой-нибудь участок проезжего пути, а через пару дней он опять разрушен. Американцам берлинский транспорт никогда не нравился. Помню, в начала тридцатых приехал кто-то с визитом в Берлин из Нью-Йорка, посмотрел с сочувствием на поезда в берлинском метро и говорит: „Да разве это метро? Это просто трамвайная линия под крышей“».