«Боже мой», — думал я, — «там, в этих самолетах — люди в другой военной форме, и говорят они на другом языке, а мы сидим здесь внизу, и где-то рядом — подлая банда убийц с их подлым дядюшкой Адольфом. И сейчас на всю эту подлую банду сбросят бомбы. Но вместе с ними можем погибнуть и мы. Да, мы тоже можем погибнуть на этой площадке под лестницей. И никто не будет знать, что мы — евреи. Если жильцы дома, которые спряталась в подвале, останутся живы, они извлекут наши трупы из-под развалин и похоронят в братской могиле, не зная, что похоронили евреев в одной могиле с арийцами. И тем самым опозорят эту арийскую могилу. Вот будет потеха!»
На меня напал приступ безудержного смеха. Мать еще крепче прижала меня к себе. «Прекрати!» — прошептала она.
Внезапно раздался страшный грохот. Видимо, бомбили очень сильно.
«Янки шутить не любят», — думал я. — «Они вам покажут! Ваши щегольские мундиры разнесет в клочья, да и вас заодно!»
Я и сейчас хорошо помню охватившее меня тогда ощущение мстительной радости. В тот момент я совсем не думал, что тоже могу погибнуть — это вдруг стало мне безразлично. После каждого бомбового удара мне хотелось аплодировать. «Ну еще, еще разок!» — повторял я про себя.
Из этого состояния меня вывела мать. «Они приближаются», — прошептала она и прислушалась. — «Это американцы с их громадными самолетами. Если нам не повезет, мы не выберемся отсюда живыми».
Она взглянула на меня. «Сейчас ты выглядишь почти моим ровесником. Но забота о нашем спасении — мое дело. Тебе не надо об этом беспокоиться. Все будет хорошо. Как-нибудь мы устроимся. Я обещаю тебе».
Мать казалась такой волевой, такой сильной. Я верил каждому ее слову.
Грозящая нам опасность сделала ее особенно энергичной и предприимчивой. И такой она оставалась до конца войны.
Разрывы бомб становились все слышнее — бомбы рвались где-то совсем близко. Беспрерывно грохотали зенитки. Внезапно рвануло так, что все задрожало — стены, потолок, лестница. В подъезде стало светло как днем.
«Сейчас этот дом развалится», — подумал я.
«Наверное, бомба попала в соседний дом или куда-то рядом», — сказала мать.
Тогда я еще не мог отличить на слух звук разрыва тяжелой бомбы от разрыва авиационной мины. Позднее я узнал — перед тем как разорваться, бомба «свистит» гораздо дольше, мина же взрывается почти сразу.
Воздушный налет продолжался бесконечно долго. Мать поглядела на свои маленькие часики — подарок отца, с которым она никогда не расставалась.
«Когда у американцев бомбы закончатся? Похоже, они не спешат улетать», — сказала она. Стало совсем тихо, однако отбоя еще не было. «Нужно уходить отсюда, пока не вернулись жильцы», — снова прошептала мать. — «Но с другой стороны, будет тоже плохо, если кто-нибудь нас на улице заметит.