Подозрительно — женщина с сыном вышли на улицу до отбоя».
Я пожал плечами.
«Надо сматываться — на улице опять совсем темно. Вряд ли с нами может что-то случиться. Не стоит ждать, пока из подвала выйдут люди и нас тут увидят. Они тут же вызовут полицейских. И тогда уж нас обязательно арестуют».
Но вслух я не сказал ничего — матери надо уже самой понимать, чем она рискует.
Наконец прозвучал сигнал отбоя. Мать схватила сумку и, опередив меня, выбежала из подъезда. Вокруг все горело. Пылающие перекрытия домов рушились на асфальт. Тут и там раздавались крики:
«Осторожно, осторожно! Крыша падает!» В темноте что-то потрескивало и шипело. Никто не знал, что может произойти в следующее мгновение — в любом месте могло что-нибудь обрушиться или взорваться. На улице появились первые пожарные машины с выключенными фарами. «Немедленно уходите с улицы!» — кричали пожарные. — «Или жить надоело?»
Быстро, как только могли, мы побежали к подъезду соседнего дома.
Повсюду из домов выходили люди, гадали — какую часть города бомбили на этот раз больше всего.
«Больше всего — тут, у нас», — говорили одни.
«Да нет», — возражали другие. — «Взгляните на небо там, позади Александерплац. Больше всего бомбили Пренцельберг и Франкфуртераллее, почти до Лихтенберга».
«А что же наши-то — ведь надо было сбить эти американские самолеты, пока они здесь все не разбомбили!»
«Какая разница! Тогда бы самолеты упали на город вместе со всеми бомбами и все равно бы разорвались!»
«А ведь толстый Герман обещал, что ни одна вражеская бомба не упадет на Германию!»
«Эти обещания — просто брехня, выеденного яйца не стоят!»
Все засмеялись. Сгорбившись, стараясь не привлекать к себе внимания, мать стояла рядом с собравшимися. «А вы откуда?» — спросил ее кто-то.
«Из Лихтенберга», — ответила мать. — «Мы были в гостях тут, недалеко. Надеюсь, наш дом уцелел».
«Как же вы собираетесь добраться до дома?»
«Мы подождем и поедем с первой электричкой».
«Что же, вы так и будете торчать здесь всю ночь? Зайдите-ка лучше к нам. Чашка кофе — правда, жидкого — у нас тоже найдется. Да и парнишке вашему надо бы поспать немного».
Рядом с нами, сострадательно глядя на меня, стояла полная темноволосая женщина.
«Нам неудобно затруднять вас», — сказала мать. — «Ведь скоро, наверное, опять будет электричка. А в школу он завтра не пойдет, нечего и думать. Завтра выспится».
«Выспится, если ваш дом еще цел», — вмешался в разговор муж женщины. — «Подождете у нас, а будет электричка, вот тогда и поедете».
Карл Хотце — так звали того коммуниста-огородника — и в самом деле помог нам. На следующее утро мы на электричке поехали в Лихтенберг. (Мать ночью назвала почему-то именно это место!). Люди, у которых мы провели остаток ночи, захотели непременно проводить нас до вокзала. Мать позвонила Лоне. Та сразу же сняла трубку. Теперь она называла мою мать «фрау Гемберг».