На Лехнинерплац для пострадавших от бомбежек освободили здание кинотеатра. Выстояв очередь, мы получили стакан горячей воды.
«Вот так супчик!» — ухмыльнулась Людмила. И прошептала:
«Хорошо бы к этому немного водки».
Однако матери было не до шуток. «Что же нам дальше делать?» — спросила она тихо. «Исчезнуть. Вы же сможете это сделать», — улыбнулась Дмитриева.
Она держалась так, как будто ей никакого дела до нас не было, как будто она хотела сказать:
«Я сделала для вас достаточно. Теперь действуйте самостоятельно».
Я был потрясен. Всем своим видом Дмитриева показывала, что не хочет больше с нами знаться. Она повернулась к нам спиной. От нее так и веяло холодом и отчужденностью.
Мы с матерью переглянулись. «Черт побери», — подумал я. — «А мама считает эту женщину своей подругой!» Мы к этому времени еще не успели зарегистрироваться, и поэтому к нам быстро подошла полная женщина в сестринской форме и прижала меня к себе. «Ты что, один здесь?»
«Это мой сын», — сказала мать, потянув меня в сторону.
«Детей здесь обслуживают отдельно. Ему не нужно стоять в очереди. Сейчас мальчик пойдет со мной. А когда он проснется, вы получите его обратно. Но сначала вам и вашему сыну нужно зарегистрироваться».
Она смеялась и подталкивала меня вперед. Я оглянулся на мать — она успокаивающе помахала мне.
А потом я увидел Людмилу. Я проходил мимо нее, и она смотрела на меня.
«Спокойной ночи», — вежливо сказал я.
«Кто это?» — спросила сестра.
«Подруга моей мамы», — ответил я.
«Ее дом тоже разбомбило?»
«Мы жили в одном доме» «Ну хорошо. Завтра утром вы все увидитесь снова».
Она вела меня к дверям мимо стоящих в очереди людей, мимо стола, у которого такие же сестры разливали суп. Поодаль от стола стояли мужчины в форме вермахта и несколько мужчин в пальто. Взгляд у них был такой же равнодушный, как у Дмитриевой. Казалось, их ничто не интересует. Но у меня было ощущение, что они очень внимательно наблюдают за нами.
«Когда я вырасту, я тоже стану эсэсовцем», — кивнул я на стоящих позади стола людей.
«Где ты видишь эсэсовцев?» — спросила сестра, подталкивая меня к выходу. — «Все эсэсовцы — на фронте».
«Не такой уж я дурак», — усмехнулся я. — «Разве вы не видели у них под пальто эсэсовской формы?»
Мною овладело какое-то непонятное возбуждение. Меня так и подмывало рассказать этой тетке все. Интересно, что произойдет потом?
«Я еврейская свинья, маленькая еврейская свинья, и если бы янки нас сегодня не разбомбили, я бы все еще торчал в этой аристократической квартире. И никогда бы сюда не попал, если бы не бомбежка».