«Хотите пирожное?» — спросила из-за стойки хозяйка. — «Ваш мальчик сказал, что ваш дом разбомбило. У вас обоих такой измученный вид! И кофе свой вы еще не выпили».
Мать торопливо глотала куски пирожного, запивая их кофе. «Сколько я вам должна?» — спросила она, закончив есть.
«Заплатите только за три чашки кофе. Платить за пирожные не нужно. Считайте, что вас и вашего сына я пригласила».
«Три чашки?» Мать посмотрела на меня.
«Мне было так холодно!» — сказал я.
«Не бойтесь, это ему не повредит», — засмеялась хозяйка.
Мать расплатилась и поблагодарила. Я пожал хозяйке руку. Она так по-доброму отнеслась ко мне! Это было, как мимолетная ласка. Я почувствовал себя не «этнически неполноценным» еврейским мальчиком, а обычным берлинцем, таким же, как хозяйка кафе.
До сегодняшнего дня я не могу освободиться от этого чувства недоброкачественности, неполноценности, привитого мне еще в детстве.
Мы вышли из кафе. И опять вспомнил я слова моего друга Хайнца Крамаша.
«Поганые евреи!» — громко сказал я.
«Что?!» Мать остановилась как вкопанная.
Я молчал.
«Что ты сейчас сказал?»
«Так, ничего».
Она схватила меня за руку и потащила за собой. «Глупый мальчишка, думай, что говоришь!»
Мать шла все быстрее, мы почти бежали по Уландштрассе. «Скоро ты будешь гордиться тем, что мы здесь пережили!»
«Если мы останемся живы», — сказал я, с трудом переводя дыхание.
«Да, если мы останемся живы», — согласилась мать.
«Хочу есть», — заныл я.
«Ты же съел пирожное!»
«Хочу есть!»
На подобные заявления мать реагировала панически. Она просто не могла перенести, если я хотел есть или уставал. Я это знал и иногда пользовался ситуацией, чтобы помучить ее. В таких случаях ее лицо застывало. Она изо всех сил старалась не выдать себя, не заплакать. И от этого иногда становилась грубой. Схватив за запястье, она потащила меня вперед.
«У меня мало денег, сперва мне нужно продать украшения», — проворчала она. — «Тогда мы опять сможем купить продовольственные карточки. Ты ведь сможешь потерпеть?»
«Может, Лона принесет какие-нибудь продукты».
«Да», — сказала мать. — «Когда урчит в животе, тут уж не до шуток».
Коротко засмеявшись, она обняла меня. «Идем, дорога оказалась длиннее, чем я думала».
«Но мы могли бы поехать».
«Лона по телефону сказала мне, что проверки на дорогах участились и нам вообще лучше не пользоваться транспортом».
Мы дошли до Гогенцоллерндам. На другой стороне улицы мы увидели Лону.
Она стояла довольно далеко от нас возле груды обломков. Лона сделала нам знак — идите в направлении Фербеллинерплац — и сама пошла в том же направлении. На голове у нее был платок. Издали ее фигура казалась квадратной.