Она разговаривала с нами и одновременно непрерывно что-то писала. Внезапно она подняла глаза от своих записей и улыбнулась мне:
«Я буду сопровождать поезд, поэтому во время пути мы будем часто видеться. А в Уккермарке я устрою так, чтобы ты жил рядом со мной».
«Как зовут твоего отца?» — не глядя на меня, неожиданно спросила она. Я не был готов к такому вопросу и ответил:
«Якоб».
«Как зовут твоего отца? Хельмут, Франц, Отто?»
«Адольф», — сказал я.
Она посмотрела на меня. «Адольф», — повторила она и записала в своей тетради. — «Адольф Гемберг. Красиво звучит. Советую тебе держаться увереннее — даже чуть-чуть нахальства тоже не помешает».
Она наклонилась вперед.
«А насчет Якоба — этой промашки ты больше не допускай, понял?»
«Я не понял вопроса», — прошептал я.
«К подобному вопросу ты должен быть готов всегда, его могут задать тебе снова. Если ты ответишь, как в первый раз, сам знаешь, где можешь оказаться».
«Как зовут твою мать?»
Она испытующе посмотрела на меня.
«Роза».
«Ну что ж, поверим», — проворчала она, записывая. — «Тебе только одиннадцать лет, понял?»
«Да».
«Для твоего возраста ты не такой уж высокий. А братья и сестры у тебя есть?»
«Я единственный ребенок».
«Где твой отец?»
«На восточном фронте».
«Где именно на восточном фронте? Ты ведь должен знать, на каком участке фронта воюет твой отец!»
«У нас уже давно не было от него никаких известий. Последнее письмо было с севера, кажется, где-то возле Ладожского озера».
«Какой чин имеет твой отец?»
«Унтер-офицер», — ответил я без запинки.
Я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.
«Когда ты в последний раз видел свою мать?» Ее голос становился все громче.
«Последние недели мы жили в Нойкельне, в садовом домике. Она ушла за покупками, и как раз в это время началась воздушная тревога. Обратно она не вернулась».
«А где же был ты во время воздушной тревоги?»
«Я спрятался в траншее недалеко от нашего домика».
«И ты потом не искал мать?»
Теперь она почти кричала. В комнате, наоборот, стало тише — к нашей беседе начали прислушиваться.
«Я обошел все магазины в нашей округе, которые были еще открыты. Ее никто не видел».
Я подумал о матери — она, наверное, теперь в ужасном состоянии. Может, забыв всякую осторожность, она уже начала искать меня? Только теперь до меня дошло, что я натворил, убежав из дома. И я заплакал. Я плакал все громче, все безутешнее. Если бы только я смог вернуться обратно! Кажется, все бы отдал, лишь бы удрать отсюда.
«Ну-ну, не плачь. Меня зовут сестра Эрна. Эрна Нихоф».
Через стол она протянула ко мне руку, но я цеплялся за мою шведку из Красного Креста.