Она вышла через главный вход, тщательно прикрыв за собой дверь.
Некоторое время мы сидели молча. В помещении по-прежнему не было никого, кроме нас. Наконец, прервав молчание, я спросил мать, — когда она позвонила Эрне Нихоф. Пока я спал, рассказала мать, она сбегала к уцелевшей телефонной будке и позвонила по номеру, который Эрна оставила ей там, в садовом домике. Очевидно, это был служебный телефон — когда Эрна сняла трубку, были слышны еще чьи-то голоса. Мать осторожно назвала свою вымышленную фамилию, и Эрна сразу поняла, кто ей звонит. Эрна заговорила очень громко:
«Фрау Гемберг, прекрасно, что вы позвонили. Я уже и не ожидала вашего звонка. Расскажите, как поживает ваш сын? Вы опять в Берлине? А ваш муж снова на фронте? Но на этот вопрос лучше, пожалуй, не отвечайте — враг подслушивает!»
Она говорила без передышки, не давая матери вставить слово. Мать сразу поняла — отвечать нужно с большой осторожностью.
Голос в трубке был сухим, официальным, в нем слышались командирские нотки. «Тогда в садовом домике она разговаривала со мной совсем по-другому».
Соблюдая предельную осторожность, мать рассказала Эрне, что они с сыном снова пострадали от бомбежки, что сын и она сама здоровы, но, к сожалению, она не знает, на каком участке фронта находится сейчас ее муж — от него уже давно не было никаких известий.
«Где же вы теперь живете?» — как бы невзначай спросила Эрна. Мать ответила, что она с сыном живет сейчас в помещении сборного пункта, куда привозят пострадавших от бомбежки людей, но в перспективе должна поселиться в квартире одной многодетной семьи в Шенеберге — хозяевам, конечно, придется потесниться, но ведь всем сейчас приходится нелегко Мать прервала свой рассказ. Ее лицо сразу стало каким-то несчастным.
«Я врала без зазрения совести, сама удивляюсь, как легко это у меня получилось. И откуда у меня такое? Неужели от страха?»
«Ну, и что же тебе ответила Эрна?» — нетерпеливо спросил я.
«Она слушала меня, ни разу не перебив».
Мать печально посмотрела на меня.
«Ты вовсе не обманщица», — осторожно сказал я. — «Ты делаешь это только потому, что боишься. Для самозащиты. Это как кража еды, когда человек очень голоден. Кэте говорит, что это не наказуемо».
«Наказуемо или нет — мне безразлично», — ответила она. — «Но как легко это у меня получилось! Как по маслу. Я могла бы болтать так бесконечно долго. Без передышки. О муже на фронте. Я чуть не сказала, что недавно он был произведен в офицеры».
Мне стало даже немного смешно — с такой серьезностью мать все это говорила. Вид у нее был совершенно отсутствующий. «Похоже, твой отец заразил меня своими фантазиями. Наверное, он стоял рядом со мной в телефонной будке и нашептывал мне это на ухо».