— Его везут сейчас в медсанбат. По лесным дорогам.
Вместе с Фролкиным и Валерием Саша пошел докладывать Федорову. Выслушав его, комбат протянул каждому алюминиевую кружку со спиртом.
— За все хорошее, — сказал он и залпом осушил свою кружку.
Все последовали его примеру.
Саша не выдержал, с размаху приник к его массивной широкой груди, стараясь спрятать глаза.
Все, кто мог отлучиться от орудий, окружили сани, возле которых сновал неунывающий Бурлесков.
— Вернешься — меня сменишь. А я — на курорт, — напутствовал Сашу Федоров и, когда сани соскользнули с косогора вниз, на накатанную дорогу, крякнул и завозился с трубкой.
Батарея скрылась за притихшими в темноте домами, и сани пошли нырять по ухабистому большаку. Наступавшая ночь спешила куда-то далеко упрятать луну и звезды, снег перестал излучать свет. Но и теперь можно было понять, где проходит линия фронта: через строго определенные промежутки времени темный полог неба загорался дрожащим нервным огнем осветительных ракет. Чудилось, будто гитлеровцы вознамерились поджечь небосвод, но он не поддавался, и мертвенно-холодный свет, колеблясь, возвращался на землю, таял в лесной глухомани.
Кони бежали то рысцой, то переходили на шаг, неумолчно болтал Бурлесков, но Саша, погруженный в свои думы, очнулся, когда сани остановились у штаба.
«Сейчас увижу Обухова, — думал он. — Неужели это тот самый?»
Часовой, проверив их документы, сообщил, что комиссар Обухов спит.
— А что ему, спать не положено? — спросил он, заметив, что Саша удивился. — На часок прилег, безусловно.
Саша велел Бурлескову не уезжать до тех пор, пока не состоится разговор с комиссаром.
«Отпустит, так вернусь на этих же санях на батарею», — подумал Саша, и эта мысль согрела его сильнее, чем тепло крестьянской избы, в которой им разрешили разместиться.
Вместе с Бурлесковым они уселись в дальнем углу хаты, поближе к печке. Бурлесков тут же задремал, удивительно умело и ловко примостившись на скамье, всем своим видом показывая, что он не намерен терять ни одной секунды свободного времени. Саша думал о предстоящем разговоре с Обуховым и не заметил, как к нему тоже пришел сон.
Пробудился он от легкого прикосновения чьей-то руки. Саша вскочил на ноги. Перед ним стоял Обухов. Да, тот самый! Саша сразу же узнал его.
— Это вы! — воскликнул он обрадованно, забыв о том, что нужно доложить по-уставному.
— Я — это я, — усмехнулся Обухов, оглядывая Сашу и, видимо, не поняв смысла сказанных Сашей слов.
За окнами светало. Лицо комиссара было немного встревоженным.
— Боевой народ забрался в тыл, — пошутил Обухов.