Так не вязалось все это: утреннее, еще нежаркое солнце — и Шмигель!
Она пошла через кабинет навстречу солнечным потокам походкой человека, не чувствующего за собой никакой вины, и только теперь увидела уже знакомую ей ярко-рыжую немку, сидевшую у стены, там, куда не доставало солнце. Та удивленно и даже приветливо посмотрела на нее. Галина со спокойным достоинством ответила на этот взгляд.
«Спряталась от солнца. А на солнце ее волосы были бы еще более рыжими, что-то вроде пламени лесного пожара», — чисто по-женски подумала Галина и присела на стул.
— Доброе утро, — приветствовал Шмигель, и Галина вспомнила, что в рыбацкой куртке и в длинных, выше колен, резиновых сапогах он выглядел более цветущим и крепким.
— Здравствуйте, — просто ответила она, гордо встряхнув волосами, как бы поправляя прическу. Одновременно успела заметить, что ярко-рыжая придвинулась к маленькому круглому столику, на котором аккуратной стопкой лежала чистая бумага.
— Как вы себя имеете чувствовать? — приветливо глядя на нее, осведомился Шмигель.
— Спасибо. Хотя это и не имеет значения, — усмехнулась Галина, предвидя, что подобные разговоры кончаются вовсе не так, как начинаются.
— О, это имеет значение! — воскликнул Шмигель. — Очень большое значение. Встречают по… как это говорится?
— По одежке, — подсказала Галина.
— Да, по одежке, — тут же подхватил он. — А проводить…
— По уму, — помогла она.
— По уму! — рассмеялся Шмигель, лукаво взглянув на ярко-рыжую.
Та тоже лукаво и беспечно усмехнулась.
Галина нахмурилась, ей сразу не понравилась рыжая немка.
— Не надо удивляться, — почти ласково проговорил Шмигель. — Я очень хорошо понимал ваше состояние. Вас не обижают наши солдаты?
— Нет, — сказала Галина. — Но почему…
Шмигель остановил ее мягким изящным движением жесткой ладони и продолжил:
— Когда я воевал Франция, то имел неприятность голодать три дня. Три дня, — засмеялся он, подняв указательный палец кверху, — это есть очень мало, когда человек сыт, и очень много, когда желудок ведет себя, как это говорится… нахально. Но меня хорошо выручала молодая крестьянка. О, это была женщина! Таких любил рисовать Рембрандт. Она приносила мне такие… морской рак… как это по-русски?
— Креветки? — подсказала ярко-рыжая, посмотрев не на Шмигеля, а на Галину.
— Да, креветки! — обрадовался Шмигель. — Это было очень приятно и очень питательно. Голодный желудок и креветки — это есть контраст. Кон-траст! — звучно, со вкусом повторил он, словно пробуя это слово на язык и деля его на две самостоятельные части.
Встав из-за стола, он начал ходить вдоль стены, посматривая то на ярко-рыжую, то на Галину, словно сопоставляя их.