— Твое решение?
— К стенке, и весь разговор. Я уже распорядился.
— А если он говорит правду?
— Ты уже клюнул на удочку?
Мне трудно было убеждать Антона, а тем более заставить его поверить этому немцу, но я продолжал доказывать свое, просить, чтобы он отменил свое приказание.
— Ты что? — возмутился Антон. — Или нам больше нечего делать, как только возиться с этим фрицем?
— Это он, он, послушай, — твердил я.
— Ну и что же, что он? Ты или неисправимый фантазер, или сумасшедший, — разозлился Антон.
— Прикажи вернуть его.
— Хорошо, пусть будет по-твоему, — наконец согласился Антон.
Я выскочил из сторожки.
— Немца — к командиру!
И вот он снова стоял перед нами.
— Скажите, как зовут вашу невесту? — спросил я.
Он удивленно и в то же время обрадованно взглянул на меня, как смотрят люди, которым совершенно неожиданно сказали о самом дорогом.
— Эрна.
— Когда вы в последний раз писали ей письмо?
— Это было за полчаса до перехода советской границы.
— Вы помните, о чем писали?
— Каждое слово.
— Если это не секрет…
— Нет, нет, — и немец тут же повторил слово в слово текст письма, которое я передал Антону.
Я протянул немцу фотографию девушки.
— Эрна! — воскликнул он.
— Ну хорошо, — насупился Антон. — Какую же цель ты поставил перед собой?
— Разрешите остаться у вас.
— А тебе известно, где сейчас немцы?
— Точно не знаю, — ответил Рудольф.
— А примерно?
— Слышал от хозяйки, что за Смоленском.
— Брешет она, твоя хозяйка. Ну, предположим, что не брешет, — после паузы сказал Антон. — Чего ж ты к нам решил пристроиться?
— Это очень сложный вопрос, — ответил Рудольф.
— А что ему, — боясь, что не успеет вставить слово прежде Антона, разулыбился Федор. — На партизанских харчах задницу откормит — и тю-тю, битте-дритте!
— Это очень сложный вопрос, — не обратив внимания на слова Федора, повторил Рудольф. — Я не сразу решился. Тем более что это связано… Не знаю, как лучше объяснить. Мой поступок может не одобрить Эрна. А для меня она самый дорогой человек.
— Эрна! — передразнил Федор, видимо озлобленный, что немец, которого он самолично взял в плен и привел в отряд, пропускает мимо ушей его слова. — Ты, битте-дритте, тут сопли не распускай, не разжалобишь. Отвечай командиру по существу!
— Слушаюсь! — вытянулся Рудольф. Даже в сугубо гражданской одежде он оставался военным, приученным к суровому и жестокому повиновению. — Я буду отвечать на поставленные вопросы. Перед тем как идти в бой, я много думал. Колебался. Все-таки хочется жить. Но не как рабу. Я знал, что меня ждет: или немецкая, или русская пуля. И я не пришел бы к вам. Я бы тоже был сейчас за Смоленском. Но все гораздо сложнее. А если сказать просто и коротко — когда мы перешли границу, я не верил в победу.