На помост вышли Хантер Пирс с Усеном Боултом и четырьмя бегунами, завоевавшими золото в марафоне. Перед собой они везли Филатри Мидахо в инвалидном кресле, с накрытыми простыней ногами; внизу дежурили медики.
Мидахо получил ожоги третьей степени нижней половины тела и за неделю перенес несколько мучительных процедур по удалению отмерших тканей. Чемпион, разделивший с Боултом золото в стометровке, должен был бы сейчас лежать пластом, терпя сильные боли. Но, как говорится, за других не расписывайся.
Рано лишившийся родителей мальчишка-солдат сидел прямо, с высоко поднятой головой, и махал рукой зрителям, которые вскочили с мест и скандировали приветствия Мидахо. У Найта на глаза навернулись слезы. Камерунец показывал невероятное мужество, железную волю и такое человеческое достоинство, о котором Лансер мог только мечтать.
Спринтеру торжественно вручили его золотую медаль, и когда играли гимн Камеруна, Найту в бинокль трудно было найти того, кто не плакал бы, стоя на трибунах.
Хантер Пирс заговорила о законности проведения Игр в Лондоне, заявив, что смысл Олимпиады — возрождение и передача новым поколениям олимпийских идеалов и целей, провозглашенных Пьером де Кубертеном. Найта невольно захватила воодушевленная речь американской пловчихи.
Но он заставил себя отвлечься, стараясь думать, как Лансер-Кронос. Прокручивая в голове прощальную фразу сумасшедшего, он представлял ее напечатанной заглавными буквами, чтобы лучше вникнуть в смысл: «ПЕРЕД ТЕМ КАК ТЫ УМРЕШЬ, НАЙТ, Я ПОЗАБОЧУСЬ, ЧТОБЫ ТЫ СВОИМИ ГЛАЗАМИ УВИДЕЛ, КАК Я ПОГАШУ ОЛИМПИЙСКИЙ ДУХ РАЗ И НАВСЕГДА».
Найт обдумывал каждое слово, ища особый смысл; его удивлял странный выбор глагола.
Он включил радиомикрофон и сказал:
— Джек, а ведь дух не гасят.
— Еще раз, Питер?
Найт уже бежал к выходу.
— Лансер сказал, что погасит олимпийский дух раз и навсегда.
— Ну и?
— Дух не гасят, Джек. Гасят пламя.
Взгляните, как я прячусь на виду у сотни тысяч зрителей, собравшихся внизу, и миллиардной телеаудитории.
Вознесенный судьбой, избранный, обласканный богами, я безусловно супермен, на порядок выше жалкого Мидахо, Боулта, коллаборационистской стервы Хантер Пирс и прочих людишек, стоящих на арене и единодушно проклинающих меня как…
Поднялся ветер. Я посмотрел на северо-запад, где далеко за пределами стадиона, за границей Лондона, на горизонте сталкивались и поднимали грозовые головы черные тучи. Можно ли придумать более подходящую декорацию?
Предначертание свыше, подумал я, и тут над стадионом раздался рев.
С чего это они? A-а, сэр Элтон Джон с сэром Полом Маккартни поднялись на подиум и сели за составленные валетом белые рояли. Кто это с ними — Марианн Фейфул? Помилуйте, да они поют «Let It Ве» для Мидахо!