— Партийный он человек, вот и понимает людей.
— А что мы за люди?
Пилипенко явно напрашивался на похвалу, но девушка промолчала. Тогда он с отчаянной решимостью придвинулся к ней, взял за руку:
— Наташка…
Глаза его вспыхнули, загорелись. Но не было в них обычной бедовости и озорства. Было что-то серьезное, упрямое, нежное, такое, от чего закружилась у нее голова.
— Не то, не то, Илья. — Она слишком поспешно отодвинулась, засунула руки в карманы шинели. — Такое страшное время. Смерть кругом, а ты…
Она говорила то, что подсказывал ей разум, но сердце предательски сжималось, колотилось, тянулось к ласке. Наташа пересилила себя.
— Вот и подумай, Илья, — сказала она строго. — В силах мы побороть себя или нет?.. Может, у нас и несерьезно?
— А зачем побороть?
— Затем…
У Наташи вдруг навернулись слезы, голос задрожал. Она поняла, что уже проговорилась: зачем было произносить «побороть себя»? Ей стало очень стыдно.
Илья не понял смятения девушки, настаивал на своем:
— Пойми меня, жить без тебя не могу, Наташенька…
Он осторожно привлек ее к себе, поцеловал в губы. Она не противилась, уронила руки, прижалась. Почувствовала, как приятная теплота наполняет тело. Наташа рывком, с отчаянной строгостью, резко отодвинулась на самый край нар. В глазах блестели слезы. Он снова притянул ее к себе, тяжело дышал.
— Довольно! — Она стремительно встала.
— Значит, так?
— Открой мне дверь.
— Значит, так?
Наташа потрясла дверь. Снаружи лязгнуло железо.
Илья выплеснул на снег суп, надел ей на руку пустой котелок.
Дверь с грохотом закрылась.
Наташа, сутулясь, побежала к своему вагону.
Толстая коса выбивалась из-под шапки, змеилась по серой шинели.
Продолговатая синяя туча накрыла солнце. Посветлели ее края. Сбоку наплывали другие облачка, поменьше. Снизу наступали темные, отяжелевшие. Солнце было проглянуло между ними, подмигнув Наташе, но его тотчас же заволокло буро-серыми клубами, надвинувшимися снизу. Девушке стало тоскливо, сердце непривычно сжалось до боли.
Илья метался по вагону. Чего он, собственно, добивался от девушки? Она слабая, едет куда — сама толком не знает, пришла к нему с открытой душой, а он… Илья свалился на нары, заскрипел зубами от злости на себя.
Наташа поднялась в свой вагон, села к окну. Чем больше вдумывалась в только что происшедший разговор, тем больше возмущал ее Илья. Как мужик, грубый… И что в нем хорошего? Не разговаривать и не ходить к нему. Подумаешь, свет в окошке! А в глазах вставало его горящее лицо, в ушах шелестел жаркий, прерывистый шепот, и, как там, у него в вагоне, опять кружилась голова…