Ходили мы в деревне в лаптях. Онучами ноги обернешь — здорово! Шить я умела, потому что у нас останавливалась бабушка, чужая, к нам она ходила, по деревням и собирала кусочки. Она была очень грамотная. Будучи в нашей деревне и у нас, она перешивала нам всякое старое тряпье. От нее я и научилась. Мы одевались, как куколки! Самые нарядные были в нашей деревне. Когда мы подросли, в нашу деревню ходили мальчишки водить хороводы. Мы в деревне были певучие, работящие. У нас был закон — в деревню можно приходить, а жениться из деревни нельзя. Поэтому из деревни нас, старших девчонок, не выпускали. Мы жили как одной семьей. Все знали друг о друге, делились куском хлеба. Когда началась финская война, старших ребят призвали. Из шести человек вернулся один. Сейчас опустела наша деревня, осталось два дома. Не стало хороводов, не стало песен… А я до сих пор люблю песни и пою, когда дома, когда устану, голова трещит — я начинаю петь…
Когда началась война, я училась в 7-м классе. Семилетка была в трех километрах от деревни, а в восьмой класс я пошла в райцентр Сернур в двенадцати километрах от нас. Осенью 1941 года после уборки в колхозах, в ноябре месяце, мы начали учиться в восьмом классе. Сначала я ходила пешком, потом мать мне нашла семью, которая меня приняла. Но проучилась всего несколько недель и поняла, что надо идти работать — голодно, жить негде. Устроилась на работу в райзо (районный земельный отдел) машинисткой. Быстро научилась машинописи и собирала по районам сведения о пахотной земле, сколько поднято гектаров, сколько отремонтировано сельхозинвентаря. Все эти данные я должна была положить на стол начальнику райзо. Еще я подрабатывала там же уборщицей. Мне выделили маленькую комнату, где уборщицы клали свой инвентарь, совсем крохотная — кровать не поставишь. Я на полу спала. В апреле 42-го года вижу — стало много девчонок во дворе военкомата, который располагался в том же здании, что и райзо. Я не знала, что это был первый набор девушек в армию. Я прибегаю во двор и вижу одну девчонку знакомую — Любку Михееву. Она работала парикмахером в мужском зале, а муж ее был киномехаником, или, как говорили в деревне, «киновщиком». Я вижу эту Любу и говорю: «Люб, ты куда?» — «Ты что, не видишь? В армию берут!» — «Как берут? Ну-ка давай я с тобой!» Она говорит: «Да ты же маленькая. А я же большая!» — «Ну, — говорю, — какая разница».
У меня была повестка, присланная из военкомата моей сестре, которая была на два года меня старше. Она в это время копала окопы под Сталинградом. Фамилия и отчество у нас одинаковые, только она Мария, а я Александра. Я мылом подтерла и вместо «М» поставила «А» и с этой повесткой пришла в военкомат. А там не втиснешься! Тогда беру помойное ведро, швабру (ну там не швабра, а палка), иду в военкомат, пробираюсь сквозь толпу. Вхожу. Сидят четверо. Я обращаюсь к тому, у кого «шпалы»: «Вы начальник?» Он говорит: «Что тебе надо?» — «Я сейчас у вас уберу, вы сидите, не мешаете. А меня в армию возьмете?» Он, чтобы от меня отделаться, другому говорит: «Ну, займись с ней». Я говорю: «Я отсюда не выйду, пока вы меня в армию не возьмете». — «Ты с какого года?» А у меня повестка была завязана в уголочке платка. Мы же деревенские! Я развязываю и подаю ему: «Вот у меня путевка ваша, в военкомат я вызвана. Так что вы не имеете права мне отказать!» Он говорит: «Ну-ка, выйди!» Я вышла, но перед этим говорю: «Я все равно в армию пойду! Я хочу на фронте быть. Я хочу быть там, где стреляют. Я буду мстить за Зою Космодемьянскую!» Ведь мы тогда уже тогда знали о смерти Зои Космодемьянской.