Началась моя служба. Мы стояли на Международном проспекте (ныне Московский проспект) в Артиллерийском училище до марта месяца. В марте месяце нас перебросили в Парголово. Но там было вообще страшно. Когда мы приехали и стали располагаться, оборудовать палаты, пришли мы в дома. А дома были деревянные, и там было что-то невероятное. Там дети — дети были в бочках засолены. Все люди лежали умершие. Все мы выносили оттуда, все мыли. Стали жить. Работа у нас там была та же самая, больные поступали, все как обычно.
Я была медсестрой, мы еще учились дополнительно — и на Международном проспекте, и в Парголово, пока там было спокойно. Сдавали экзамены, все как обычно. Присваивали звания, мне присвоили младшего сержанта. Потом сержанта.
Потом в сентябре 1942 года, когда началась Тосненская операция, к нам начали привозить раненых. К тому моменту у нас уже палатки были построены, все готово. Вы знаете, я как посмотрела на раненых — у кого челюсть полуоторвана, у кого рук нет, у кого ног, у кого голова еле-еле держится. Мне так было плохо, я упала, потеряла сознание. Прибежал командир нашего медсанбата Макаров, начальник медслужбы, заместитель по политчасти. Дали лекарство, я пришла в сознание. Макаров мне и говорит: «Зина, может быть, ты и не сможешь работать?» Я как-то сразу очнулась, говорю: «Что значит — не смогу? Я должна работать, и все. Больше со мной этого не случится». Это было в первый и в последний раз со мной, крови нанюхалась. После этого я стала работать, все нормально, внимания не обращала. Работы было очень много. После этого был прорыв блокады, потом мы переехали в Морозовку. Там тоже было много работы, но я уже работала быстро, нормально работала. Привыкла. Все это прошло, работы было много, раненых было много. Не знаю, как мы столько могли работать — по двадцать четыре часа в сутки работали. Питания нормального не было, только чай с хлебом перехватывали, и все. Только иногда была горячая пища. По весне ходили, собирали крапиву и щавель. Работали мы и носили иногда даже раненых, потому что не хватало санитаров. Раненых привозили сразу помногу, по несколько машин. Их же нужно быстро разгрузить. Потом нужно их куда-то быстро определять. Смотрели, куда ранение, грудная клетка, животы, голова, ампутация, все эти шли в первую очередь. Спать мы даже не могли, ведь в палатках все! Ноги мокрые, холодно, сама трясешься. Я там почки себе простудила еще. Ведь и зимой в палатках, а печками ведь улицу не натопишь! Мы же все уходили из этой палатки, кому топить-то? Приходили на несколько минут вздремнуть, ложишься, трясешься, встаешь, и опять работать. Вот такая была работа.