Рут входила в группу друзей, которая управляла Лос-Анджелесом. Она была врачом общего профиля, специализировавшимся но тропическим болезням. Она оказывала услугу своим знакомым, делая прививки по направлению врача и без направления, проводя анонимные анализы крови.
Мы закончили обед сладким манго, и я выложил еще один козырь, заявив, что намерен как можно скорее восстановить связи с нашими друзьями, о которых несколько подзабыл. «Что вы хотите, у каждого свой характер, я трудоголик».
Чтобы доказать правдивость своих намерений, вечером того же дня я отправился к Рут. Это была маленькая ядовитая женщина с седыми волосами и узким лицом. Она дала мне неприятные рекомендации: «Здоровье у вас отличное, но будьте там осторожны: какая-нибудь красивая негритянка, и вы умрете».
— У меня никогда не возникало такого рода желаний, Рут. Не забывайте, что я люблю свою жену и ей верен.
Очки соскочили на кончик ее носа, она ответила, выписывая рецепт:
— Желание не имеет ничего общего с любовью. Черные женщины очень привлекательны.
Она принимала меня за идиота, за человека, любящего экзотические извращения. У меня было бурное прошлое, я был маленьким гигантом секса. Глядя на ее увядшую и непоправимую бледность, я вспомнил о великолепной гаитянке. Ее тело обжигало меня страстью. Мне понадобилось много времени, чтобы научиться не взрываться слишком быстро, когда я овладевал ею. Когда же мне удалось наконец приучить себя к дисциплине и продлевать неистовое путешествие в ее объятиях, я пережил такие моменты, которые знакомы немногим мужчинам. Рут не открыла для меня ничего нового.
В течение семнадцати дней регулярных прививок, по окончании которых я должен был выработать невосприимчивость к большому числу болезней, я сумел выполнить огромный объем работы. Я вызывал своих сотрудников на работу к половине восьмого утра для того, чтобы иметь возможность пораньше освободиться вечером. В моем паспорте стояла въездная кенийская виза, а в кармане лежала коробка с лекарствами против малярии. Заклеенный лейкопластырем, с исколотыми лопатками и руками, я выслушивал неутомимую Энджи. Она рассказывала мне африканские истории. Я сказал, что наше свадебное путешествие началось уже здесь, в Лос-Анджелесе. Мы почти всегда ели вместе. Я проглатывал одновременно статистические данные о смертности жирафов и устрицы, которые подавались в рюмке. Это было отвратительно. Эта серая масса была, кажется, фирменным блюдом из Нового Орлеана и привилась в Лос-Анджелесе. Чтобы оживить эти приемы пищи, называвшиеся «насыщение влюбленных», я выдумывал Шехерезаду в брюках с вилкой в руке, обогащая свое выдуманное прошлое. Я хотел вставить в прошлую жизнь, становившуюся все более и более шикарной, образ английской гувернантки, которую я назвал бы Глэдис, но позабыл о ней на середине фразы и больше не вспоминал о ней. Я покорно впитывал в себя поток информации о Кении. В ходе кампании по повторному завоеванию Энджи однажды вечером в китайском ресторане, за супом из акульих плавников, она стала расспрашивать меня в очередной раз о моей прошлой жизни во Франции. Решив повеселиться, я описал ей приемную дяди Жана и похвалился его коллекцией старинных книг.