Мы пришли в угловую комнату, где за окнами открывался пейзаж, который, казалось, уходил в вечность. За несколько секунд воздух потемнел, и словно из открывшегося люка хлынул проливной дождь. Струи дождя проникали через неплотно заделанные стекла окон и образовывали лужицы на полу.
— Мистер Коллинз хочет предложить вам проект оборудования балконных окон в салоне…
— Об этом поговорим позже, — прервала его Энни.
Не успели мы дойти до спальни, чьи окна тоже выходили на саванну, как мощный порыв ветра разорвал облака, разметал их на маленькие лоскутки, дождь прекратился, и показалось голубое чистое небо, словно постиранная старая рубашка. Наши вещи стояли посреди комнаты.
— Не желаете ли чаю, мадам? — спросил Ахмед.
Энни заколебалась:
— Лучше пообедать… Если у вас что-нибудь есть.
— Нам передали, что вы должны приехать через десять дней, но Ная всегда готовит несколько блюд, которые надо только разогреть. Она не уехала бы, если…
— Если бы она вовремя узнала, что мы приезжаем раньше, чем было намечено.
— Все готово, Ная дала мне инструкции насчет еды. Она должна вернуться…
Кто такая эта Ная?
— …Она воспользовалась самолетом архитектора, чтобы навестить мать в Найроби. Она вернется вместе с мистером Коллинзом.
Дополнительная отсрочка. Спустя несколько минут в столовой мы ели рис с перцем и горячую манную кашу с кусочками говядины.
— Не хотите ли пообедать с нами? — робко спросила Энни.
Ахмед слегка улыбнулся:
— Мистер Хатчинсон считал меня своим братом, я всегда ел вместе с ним. Он умер дважды: сначала умерла его душа после прощания с Африкой, а затем его тело там, в Филадельфии. Я приму ваше приглашение, мадам, когда мы поближе узнаем друг друга.
Ахмед говорил на хорошем английском языке. Вероятно, он учился в Англии. Какой была его роль здесь? Интендант, мажордом, устроитель тайных церемоний? Есть под его присмотром было неудобно. Мы сидели, он стоял. Мы не были из слоев, которые сидят и которых обслуживают, в нас было что-то от смущенных слуг, оказавшихся не на своем месте. Ахмед предложил нам выпить кофе в маленьком салоне. Мы увидели восьмиугольную комнату, у окон стояли старые широкие кресла, обтянутые потемневшей кожей. Ахмед подал нам кофе, а потом показал на медный колокольчик:
— Звонок мистера Хатчинсона. Если я вдруг его не услышу, дети предупредят меня, что вы вызываете, и я сразу же приду.
Он откланялся и ушел. Энни медленно пила кофе. Мы не смели нарушить тишину.
— Он слишком сладкий, — сказала она. — Эрик, мне все время хочется заплакать. У меня ком стоит в горле. Мне хочется и жить, и умереть, и смеяться, и бегать, и молиться. Не знаю, что со мной происходит.