Африканский ветер (Арноти) - страница 4

Я выхожу из ужасного туалета и, следуя ритуалу прошлого времени, направляюсь к своему креслу, стоящему в салоне перед камином готического стиля. Чуть поодаль в душной темноте у бара Филипп занят приготовлением виски. Я чувствую, что он хочет мне помочь. Он уже советовал мне завести подружку, что, по его мнению, было бы полезно для восстановления душевного равновесия. «Мужчина есть мужчина», — сказал он тогда. Действительно, вот уже целый год я живу взаперти наедине с угрызениями совести, которые заглушаю снотворным. Я не интересуюсь ничем, кроме власти. Думаю только о том, как ее получить. Наконец-то.

Все шло очень хорошо вплоть до позавчерашнего дня. Моя сообщница удача мне покровительствовала. Я, появившийся из небытия француз, добился невозможного: очень скоро я буду богатым американским гражданином. Меня будут, что очень важно, сильно уважать. С самого раннего возраста я внушаю людям доверие. У меня честный взгляд, холодная и крепкая рука. Но я опасен. Независимо от моей воли, я приношу людям неудачу, как другие приносят букеты цветов.

Я слышу, как Филипп говорит:

— Я распорядился подать суфле из омаров к восьми часам.

— Я не голоден.

— Вы должны есть, — отвечает мне эхо.

Затем, слегка огорченный моим упрямством, он уходит в свою комнату. По моей настоятельной просьбе он изолировал меня от слуг. Изредка в коридоре я встречаю горничную-пуэрториканку, которая приветствует меня. Повар? Я несколько раз видел его, но даже не смогу узнать в толпе людей. Садовник ассоциируется в моем сознании лишь с неким увиденным из окна силуэтом, с доносящимся до меня дробным надоедливым звяканьем грабель о камни или со звуком садовых ножниц.

Сегодня вечером мне страшно как никогда ранее. Я хватаю бокал из плотного хрусталя. В этот час мне часто кажется, что я слышу какие-то нежные звуки. Иногда доносится забытая мелодия… Тогда я устремляюсь в темный угол огромного салона, где стоит рояль «Стенвэй», и вижу на блестящей поверхности клавиш похожие на отпечатки пальцев пятна. Я даже крикнул: «Войдите!» Кто-то стучит в дверь. Нет, никто не входит. Это кровь стучит в моих барабанных перепонках. Скоро я продам этот проклятый дом.

— Ужин подан, — объявляет Филипп.

Я не могу избежать ужина в одиночестве за овальным столом на двенадцать персон под присмотром отца Энджи. Его портрет занимает весь простенок. Г-н Фергюсон улыбается с загробной вежливостью. Филипп, в белых перчатках, наливает мне в тонкую фарфоровую тарелку несколько ложек мусса или чего-нибудь другого. Когда моя вилка с вульгарным звуком касается фарфора, инициалы Э. Ф. появляются из-под черной икры, шпината, из-под всего. С каким первобытным удовольствием я съел бы спагетти, политые томатным соусом, которые когда-то готовил мне дядя Жан, или пиццу, выплевывая в кулак косточки оливок.