— Войдем… Только взглянем, вы ничем не рискуете. Если когда-нибудь вы полюбите, будете знать, куда обращаться.
— Энджи, не надо продолжать. Эта шутка…
— Я вовсе и не собиралась шутить. Вы ничего не понимаете, я предложила вам попробовать начать жизнь наоборот. Вы слишком закомплексованы, чтобы последовать за мной. Входите.
Мы вошли в странное здание, состоявшее из холла со стенами, испещренными многочисленными закрытыми дверьми. В углу в глубоких креслах дремали трое мужчин с раскрашенными лицами, одетые в серые смокинги с красными гвоздиками в бутоньерках.
Молодая женщина, сидевшая за заваленным рекламными проспектами столом, свежая, словно роза из холодильника, поприветствовала нас.
— Добро пожаловать! Если хотите жениться, то у меня под рукой трое свидетелей.
— Каких свидетелей?
Энджи хотела было прервать меня, но девица перебила ее:
— Наши свидетели часто участвуют в шоу. После спектакля они приходят сюда, чтобы заработать немного денег. У вас есть лицензия? — продолжила она.
— Нет, — сказала Энджи. — Мы еще не приняли окончательного решения. А завтра утром у вас будет много народа?
— Трудно сказать, у меня есть немного заявок, вам придется подождать несколько минут, не больше. На какое время планируете мероприятие?
— У нас пока еще нет лицензии, — снова сказала Энджи.
— Сити-Холл открывается в восемь утра, — произнесла девицам Пока заполните бумаги, сможете быть здесь к девяти часам. Какую вы хотите церемонию? Еврейскую, мусульманскую, католическую, адвентистскую? Или вообще обойдемся без религиозной церемонии?
Они болтали, словно находились у парикмахера. Я принялся осматривать это место, отошел от них и приоткрыл одну из дверей. Я увидел большую комнату, в глубине которой возвышалось нечто похожее на эстраду, перед ней стояло несколько рядов стульев. Эта обстановка только подчеркивала абсурдность предложения Энджи. Я не боялся риска только теоретически, меня постоянно снедала тревога, тревога бедняков, считающих, что они служат лишь для развлечения богачей. Может быть, Энджи не так уж и не права, наш брак мог бы стать удачным. Я смотрел на нее, пока она болтала, мне надо было успокоиться. Да, я свяжусь с ней. Несмотря на облик великого спортсмена, для того, чтобы я на «это» решился, мне необходимо было настроиться. Если я дам вовлечь себя в эту авантюру, мне нельзя сделать ни одного промаха.
Энджи повернулась в мою сторону:
— Эрик, скажите, пожалуйста, вы какого вероисповедания?
Служащая ждала ответа.
— Католического, по чистой случайности.
Мое будущее спасение души меньше всего беспокоило прекрасную Хильду, она никогда не водила меня к даме, преподававшей катехизис и угощавшей детей маленькими пирожными и Господом. Однажды за мной зашла мать одного из учеников. Я был маленьким пролетарием, которым она должна была «зяняться» на этой неделе! Моя мать укатила в Мюнхен, чтобы стать там фотомоделью. Она была высокой, красивой, белокурой. Спасибо, мамочка, за мой рост в метр семьдесят восемь сантиметров. Мое последнее воспоминание о ней было таким: одетая в элегантный костюм и маленькую вызывающую шляпку, мать поцеловала свой палец и приложила его к моему лбу. Она, безусловно, считала, что ее поцелуи превращались в святую воду. Позже она прислала мне из Германии фотографию, на оборотной стороне которой написала: «Моему Эрику… Я приеду за тобой сразу же, как смогу.