Толпа одобрительно взревела, решив, что Килько сию минуту начнет раздавать долгожданные подарки. Но то, что последовало за этими словами, поразило даже Фрито, в ошалелом обожании взиравшего на своего дядю. С Килько свалились штаны.
Воссоздание картины разразившегося следом буйства лучше доверить фантазии читателя, как бы она у него ни хромала. Впрочем, Килько, заранее договорившийся, что фейрверк начнется, едва он подаст условный знак, сумел увильнуть от разгневанных соплеменников. Послышался оглушительный рев, сверкнула ослепительная вспышка, и горящие жаждой мести хобботы, вокруг которых с грохотом и сверканием совершалась мировая катастрофа, взвыв от испуга, зарылись носами в грязь. Когда громыхание поутихло, несколько самых храбрых линчевателей приподнялись и, сощурясь от горячего ветра, вгляделись туда, где только что помещался на невысоком пригорке стол Килько. От пригорка и следа не осталось. От Килько тоже.
– Видели бы вы их рожи, – заливался Килько, обращаясь к Фрито и Гельфанду. Надежно укрывшись в своей норе, старый хоббот сотрясался от ликующего хохота. – Как они улепетывали! Как зайцы от привидения!
– Зайцы или хобботы, а все же тебе следовало быть поосторожнее, сказал Гельфанд. – Ты мог кого-нибудь покалечить.
– Да что ты волнуешься? – ответил Килько. – Шрапнель вся в другую сторону пошла. А лучшего способа встряхнуть их перед тем, как навсегда покинуть этот городишко, все равно не придумаешь.
Килько встал и принялся напоследок пересчитывать сундуки, на каждом из которых был отчетливо выведен адрес "Дольн, Эстрагон".
– Времена повсюду наступают тяжелые, – добавил он, – так что пора им жирок-то порастрясти.
– Тяжелые? – удивился Фрито.
– Да, – ответил Гельфанд. – Зло вступило на нашу…
– Ой, ты только опять не заводись, – нетерпеливо перебил его Килько. Расскажи Фрито все, что мне рассказал, и довольно.
– Твой грубиян-дядюшка имеет в виду, – начал Маг, – что множество знамений, виденных мною, предвещают нам всем беду
– здесь, в Шныре, и повсюду.
– Знамений? – переспросил Фрито.
– Истинных и несомненных, – мрачно ответствовал
Гельфанд. – Странные и ужасные чудеса видел я в прошлом году. В полях, засеянных житом, взошли ягель и африканское просо, и даже в крохотных огородах перестали расти артишоки. В декабре приключилась жара, белая ворона летала по небу, а затем наступило морковкино заговенье. Призовая голштинка разродилась двумя живыми страховыми агентами. Земля разверзлась, изрыгнув завязанные морским узлом козлиные потроха. Лик солнца померк, и с небес излились дождем раскисшие кукурузные хлопья.