Хофман на полную громкость включил радио. Быстрые аккорды, длинные переливы, трели, которым нет конца, бесконечная музыка, без пауз, одни и те же, одни и те же, одни и те же ни на миг не умолкающие звуки, они вьются, змеятся, сплетаются, они как нити, как струны, протянувшиеся и перевившиеся над головой, вокруг лба, паутина, опутавшая локти, залепившая глаза, – нервные раздражители, чуждые, незнакомые, в них так легко затеряться и так легко услышать голос дали.
Хофман гнал вовсю. Лашен бумажной салфеткой вытер пот со лба. Лихорадило не очень сильно, но жар не спадал. После завтрака напала такая слабость, что пришлось лечь, на минуту все вокруг сгинуло в зыбкой черноте, то ли морской, то ли небесной. Хофман позвонил и сказал: пора спускаться в холл, они же договорились о встрече, забыл он, что ли? – но он еще немного полежал, испытывая странное неопределенное ощущение, как будто тело до того ослабло, что уже не сопротивлялось всевозможным нелепым и навязчивым видениям фантазии. В глазах мелькали газетные заголовки, которые вроде бы никогда ему не встречались: «Civil war approaching the end?»[16] Он увидел, мелкие морщинки вокруг глаз, это были глаза Ясира Арафата, тот с огорчением смотрел на нож, его, Лашена, нож. Подумалось: наверное, воюющие стороны договорились о том, что будут по очереди нарушать перемирия. Ариана – он потонул в ее глазах – сказала: «Неужели мне не позволят взять ребенка, в ближайшее время! Скоро все дети в приютах будут детьми зачатыми и рожденными во время войны!» Опять позвонил Хофман: «Ну где ты торчишь? Я же, черт побери, жду тебя!» Он ответил: «Я мигом».
Хофман стоял посреди холла, рядом, на полу – сумки с фотоаппаратом, сменными объективами и магнитофоном.
– Да ты же бледный как покойник! – удивленно воскликнул он.
Лашен и сам чувствовал: бледный и внутри пустота. Хофман раздобыл напрокат машину – старый «мерседес» с пятнами ржавчины на дверцах и крыльях. Около часа ехали в сторону Триполи по шоссе над берегом, внизу виднелись скалы, словно припорошенные золотой пыльцой, ветряные насосы и мелкие бассейны, в которых добывали соль из морской воды. Хофман всех обгонял, подрезая на поворотах. Самое время спросить, как же удалось договориться о встрече, но невозможно было стряхнуть с себя вялость и ощущение чего-то зыбкого, зыбким будет вопрос, зыбким и ответ. Он сидел сзади, силой инерции прижатый к мягкому сиденью. Музыке нет конца, бесконечная музыка. А Хофман захватил-таки инициативу – странное дело, сейчас это не вызывало досады. Охота ему – пожалуйста, и все переговоры пускай ведет. Хофман махнул рукой в окно – смотри, Библос! – но Лашен устроился полулежа на заднем сиденье и не поднял голову, чтобы взглянуть на город.