Недалеко от Шекки они повернули, дорога пошла в гору, внизу на серпантине клубилась поднятая ими желтая пыль. Они проезжали селения, в тени дремали овцы и собаки, у входа в одну из хибар сидели патрульные, парни в штатском, но при виде машины они только подняли головы, а винтовки как лежали, так и остались лежать у них на коленях. Хофман рванул вовсю, и музыка тоже рванула в открытые окна. Захохотав, он обернулся назад – небритая физиономия, волосатые руки, крепко обхватившие руль. Лашен попросил сбавить скорость. Хофман поехал медленнее, закурил сигарету, бросил пачку в ящик для мелочей, где лежали паспорта и документы. За поворотом снова открылся вид на море – огромный, слепящий, искрящийся отблеск далеко внизу. Лашен подставил лицо встречному ветру. Самочувствие немного улучшилось, но щеки по-прежнему горели, пот высох, и кожу сильно жгло.
Они еще не увидели сам Эден, но впереди уже показались первые кедры, дорога поднималась выше и выше в горы, и все больше было кедров, потом вдоль дороги потянулись сады Эдена, сады на террасах, сады вокруг вилл. Хофман сказал: «Вот он, Эден, приехали». Дорога змеилась, петляла, скользила еще выше, и вдруг за очередным поворотом Хофман ударил по тормозам – впереди был полосатый красно-белый шлагбаум. С обломков скал на обочине поднялись трое в элегантных костюмах и темных очках. Двое, медленно подходя, небрежно навели стволы на машину, третий вытащил антенну радиотелефона и что-то буркнул в микрофон. Приказали выйти и предъявить документы. Хофману велели выключить мотор, он выключил, но прежде смерил тех троих долгим взглядом. Один из них открыл багажник, другой, едва отскочила крышка, наставил внутрь дуло винтовки. В багажнике были только рабочие инструменты, но Лашен испуганно вздрогнул. Эти трое источали опасность, утонченные до приторности, парфюмерно-сладкие токи. Белая кожа, изящные руки. На обломках камней, там, где они сидели, были расстелены носовые платки из тонкого полотна. Человек с радиотелефоном был в расстегнутой до пояса рубахе, на груди у него блестел серебряный крест. Документы вернули после того, как один из троих, с автоматом наизготовку, обошел и со всех сторон осмотрел машину.
– «Мерседес», – сказал он, не глядя на Хофмана.
Тот ответил:
– В чем дело? Не нравится?
– Не нравится. – Мужчина с досадой затряс головой, но смотрел при этом в сторону Эдена.
Другой постучал пальцем по своему телефону и сказал:
– Его превосходительство Тони ждет вас.
Городок оказался еще меньше, чем они с Хофманом предполагали, глядя на карту. От обстрела здесь, кажется, пострадал только один дом, все окна в нем были забиты досками. На малой скорости из конца в конец проехали весь город, Хофман опять включил радио, музыка заливала все вокруг, никуда от нее не деться. Улица лежала в тени, кое-где возле домов, редко, припаркованы машины, людей не видно. Можно подумать – сегодня воскресенье, тихий послеобеденный час. Хофман довольно быстро сориентировался. Всего на секунду замешкался, потом уверенно свернул в кипарисовую аллею, которая, плавно поднимаясь в гору, вела к высоким кованым воротам. За ними начинался парк. Ворота открылись, пропуская их машину. Дальше, слева и справа в траншее вкопаны в землю два «бэтээра»: стволы, смотровые щели, глаза Распятого на грубо приклепанных к броне крестах и глаза лениво потягивающихся людей в военной форме устремлены на ворота. Медленно проехали между стволами. Кипарисовая аллея вела дальше и упиралась в площадку с большим бассейном, сложенным из крупных камней, кусков здешней скальной породы. В ту минуту, когда они проезжали через ворота, в бассейне забил фонтан. Показалась и сама резиденция – кусочек боковой стены, но аллея не шла прямо к дому, так что целиком дом не был виден и в случае нападения или штурма вести прямой обстрел с аллеи было бы невозможно. Перед фасадом виллы опять открылась площадка, обсаженная пальмами, на ней стояло несколько лимузинов, черный «роллс-ройс» и броневичок, покрытый маскировочной сеткой, зачем – непонятно. Отсюда к дверям виллы поднималась широкая мраморная лестница. На верхней террасе, возле белого домика охраны, увешанного снаружи образами святых, сидел на табуретке охранник в камуфляжной форме, дремал, свесив голову на грудь.