Год спустя Луис Лики организовал мою поездку в Кембриджский университет, чтобы я могла получить докторскую степень по этологии.
Там меня стали критиковать за недостаточное использование научных методов в работе, за то, что я давала каждому шимпанзе имя, вместо того чтобы использовать номера; за «приписывание» им индивидуальности и за то, что настаивала на том, что они обладают разумом и чувствами. Эти характеристики, как мне сурово повторяли, зарезервированы для человекообразных животных. Мне даже выговаривали за то, что к самцу шимпанзе я обращалась «он», а к самке — «она»: неужели мне не было известно, что правильнее было бы обращаться к животному в среднем роде — «оно»? По крайней мере, к нечеловекообразным животным. Таким образом, мои наблюдения не принимались в расчет, как многие из работ, написанных молодыми наивными девушками, не имевшими университетского образования. Тем не менее, именно недостаточная профессиональная компетентность, наряду с моим страстным желанием изучать животных в дикой природе, и привлекали моего наставника, покойного Луиса С. Б. Лики. Ему хотелось, чтобы беспристрастные исследователи, которые не позволяли своим чувствам влиять на их работу, постепенно уходили в прошлое вместе с учеными начала 60-х. И действительно, многие этологи, наряду со многими философами и теологами, спорили о том, являются ли эмоции, интеллект и индивидуальность характеров лишь уникальными человеческими характеристиками, и стоит ли считать, что поведение всех остальных животных (не имеющих сходства с человеком) — это по большей части реакция на стимулы окружающей среды или социума.
Но я не могла принять такой подход — это шло вразрез со всем тем, чему я научилась за многие годы рядом с Расти и во время своей недавней работы с шимпанзе. Мне повезло, что руководителем моей диссертации был мудрый профессор Роберт Хинд. Он был известен своим безжалостным научным мышлением и нетерпимостью по отношению к пространным измышлениям. Однако при этом всем макакам- резусам, которых он изучал, он, не скрывая этого, давал имена, называя их «он» или «она». Именно Роберт Хинд научил меня выражать свои, полные здравого смысла, но все же революционные этологиче- ские идеи таким образом, чтобы защититься от чересчур враждебной научной критики. Например, мне не следовало говорить: «Фифи была счастлива!» — поскольку я не могла этого доказать. Но я могла сказать: «Фифи вела себя таким образом, что, если бы она была человеком, она бы описала свое состояние как счастье!»
В конце 60-х все больше биологов стали работать в поле и проводить длительные исследования всевозможных биологических видов: человекообразных обезьян, слонов, китов, дельфинов волков и т. д., и эти исследования показали, что поведение животных намного более сложное явление, чем это всегда было принято считать в западной науке. И эти исследования стали в высшей степени неоспоримым свидетельством того, что мы — не единственные существа в этой вселенной, что мы не единственные создания, обладающие сознанием, приспособленным для решения проблем, способные любить и ненавидеть, чувствовать радость и печаль, страх и отчаяние. И, конечно же, мы — не единственные животные, которые испытывают боль и страдания. Другими словами, невозможно провести четкую грань между миром животного под названием «человек» и остальным животным царством. Эта линия расплывчата и становится еще более призрачной с течением времени.