Но Каверзин - человек умный и гибкий - сразу же развеял мою храбрость и досаду.
- Не горячись, братец, твой конь еще не заседлан, твоя сабля еще не наточена, твоя мама не вышла тебя провожать, - начал он с прибаутки. - Но так как коня у тебя нет, да он и не нужен, сабля - тоже не нужна, мамы нет, значит, мешок за плечо - и аля-улю! - Лицо Каверзина вдруг сделалось серьезным. - Ты, Федя, идешь на бой, на самую что ни на есть передовую, поэтому подготовка нужна. Без подготовки и стакана чаю не выпьешь.
Он подошел, внимательно, оценивающе осмотрел меня со всех сторон.
- Из вещей нужно брать все легкое, походное. - И, ощупав мой оттопыренный карман пиджака, порекомендовал: - Наган надо заменить на револьвер, ну хотя бы на «кольт» или «смит». - Потом усадил меня против себя, словно маленького, и продолжал: - Обмундировку приобрести вам полагается, получить инструктаж, советы и, в конце концов, морально подготовить себя. А ты собрался без остановки бежать до самого логова. Надо не забывать, дорогой мой, что вас трое, а бандитов больше во много раз, ориентируются они там лучше вашего…
- Ну, это мы еще посмотрим, - самоуверенно перебил я Каверзина.
- Ах да, ты родом оттуда, я и забыл! Самоуверенность, Федя, пока оставь при себе, она тебе пригодится где-нибудь в другом месте.
Мне стало стыдно за свои слова, и я, промычав что-то невнятное, стал внимательно слушать Каверзина. А он терпеливо, умело и монотонно напутствовал меня, учил отдельным приемам, где и как себя вести, на кого опираться. Сейчас многие его слова казались мне лишними, но потом, когда я окажусь в сложной ситуации, как мне будет не хватать этого умного человека и как мне будут нужны его советы!
И все-таки собрались мы за день, а утром следующего дня выехали. Поезд медленно, но уверенно двигался на восток. Вагон, в котором мы ехали, отчаянно стучал на стыках рельсов и поскрипывал буксами. Справа извилистой лентой тянулась Ингода, кое-где река круто сворачивала и убегала к дальним сопкам, потом возвращалась и текла рядом с железнодорожной насыпью; слева то появлялись голые сопки или круто нависали серые скалы, то открывались широкие долины.
Поезд подолгу стоял на каждом полустанке. В купе мы ехали втроем: я, Тася и тихая старушка, четвертое место мы выкупили для «рабочего-геолога», то есть для Огородникова Ивана Ивановича, который должен был подсесть на станции Приисковая. Мы с Тасей сразу же, как только сели в вагон, перешли на «ты», вошли в роль супругов, хотя в данный момент этого особо и не требовалось. Много времени мы проводили за чтением прихваченных с собою книг и часто стояли в тамбуре у окна, разговаривали или молча мечтали всяк о своем. Я заметил, что Тася почему-то избегает говорить о себе, о своей прошлой жизни. Я только узнал, что она училась на геолога, окончила три курса института, бросила учебу неизвестно по какой причине и вот теперь работает в уголовном розыске. Порою я сомневался, что она, женщина, может справиться с таким серьезным заданием, но потом убеждал себя в том, что, раз посылают ее опытные люди, - значит так и надо. Тася же была спокойна, рассудительна, не замечала моих сомнений. Признаюсь, я даже хотел предложить ей отказаться от поездки, но каждый раз, как только намеревался начать об этом разговор, я встречался с ее умным, проницательным взглядом и немедленно отказывался от своих намерений. Понемногу я стал проникаться уважением к ней.