Но он не пронзил меня стальным взглядом. Он вообще не поднял на меня глаз. Холмс протянул руку вперед, медленно — о другом человеке можно было бы сказать, нерешительно — положил трубку на стол, принялся натягивать запятнанные солевыми отложениями башмаки.
— Мне нужно ненадолго отлучиться, — сказал он. — Часа на три-четыре. Поспите пока, в восемь разбужу, если к тому времени сами не проснетесь. К девяти лучше отсюда улетучиться, пока народ не припыл на службу.
Он завязал шнурки и поднялся.
— Холмс, я… — Я замолчала. Что дальше? В этот момент я, кажется, начала догадываться, о чем он долго размышлял в полной тишине мой друг.
— Все в порядке, Рассел. В полном порядке. Постель там, за дверью. Отдыхайте, вам нужно вы спаться.
Он коснулся рукой спинки моего кресла, мне показалось даже, что палец его притронулся к моему плечу. Захотелось схватить его руку, не отпускать его от себя, но я сдержалась. Холмс пригнулся и нырнул в шкаф. Тишина изменила звучание после его ухода.
Тишина эта становилась все громче, сна ни в одном глазу. Я занялась хозяйством. Вымыла, вытерла, прибрала все, что можно, заварила себе чашку чаю без молока, сунула курительную трубку Холмс а в стойку, взяла с полки какую-то первую попавшуюся книгу, открыла наугад, тупо уставилась в середину страницы. Вспомнила о чае, пригубила, выплюнула, вылила, вымыла чашку, прошла в соседнюю комнату. Постель. Долго я на нее смотрела. Вышла, взяла покрывальце, скрючилась на диване. Встала, выключила свет, вернулась на диван. Затихла, глядя на тлеющие угольки. Что же мне делать?
Как может женщина быть образом Божиим, будучи подчиненной мужчине и не способной ни учить, ни свидетельствовать, ни судить, ни управлять народом или государством?
Блаженный Августин (354–430)
Шерлок Холмс вошел в мою жизнь в тот момент, когда я в силу юного возраста и страшной катастрофы, сделавшей меня сиротой, была очень неустойчива эмоционально и легко подвержена любым посторонним влияниям. Так что, окажись тогда на месте Холмса взломщик или делатель фальшивых ассигнаций, я бы прогуливалась сейчас по улицам, приглядываясь к замкам и оконным переплетам, или подбирала оттенки цветных чернил.
За прошедшие с той поры годы я овладела азами ремесла сыщика, что не помешало мне увлеченно изучать в Оксфорде богословие и химию. Без сомнения, странное сочетание устремлений, но если то, чем занимался Холмс, отвечало моей потребности жить активной жизнью, то теология стала моей внутренней сущностью. Ну а химия образовала своеобразный мостик между этими двумя занятиями. Не обошлось, разумеется, без внутренних конфликтов, но нужды отказываться от одного в пользу другого — и даже третьего — пока не возникало.