— Знал. — Как?
— Потому что я его туда положил.
— Вы сами украли велосипед?
— Определенно.
— И насос, и остальные улики?
— Их я тоже положил туда, где они были в конце концов обнаружены.
— А зачем?
Сначала он не отвечал словами, а продолжал сильно идти рядом со мной, глядя как можно дальше вперед.
— Всему виной Совет графства, — сказал он наконец.
Я ничего не говорил, зная, что он осудит Совет графства более пространно, если я подожду, пока он продумает порицание как следует. Прошло не много времени, прежде чем он повернулся в мою сторону, чтобы снова поговорить со мной. Лицо его было угрюмо.
— Не открыли ли вы самостоятельно или, может быть, слышали разговоры про атомику? — осведомился он.
— Нет, — ответил я.
— Вас бы удивило, если б вам сказали, — сказал он мрачно, — что у нас в приходе орудует атомика?
— Еще как бы удивило.
— Она сеет несказанное разрушение, — продолжал он, — половина населения ею страдает, хуже оспы.
Я решил, что лучше будет сказать что-нибудь.
— Не будет ли целесообразно, — сказал я, — если ситуацию возьмет в свои руки главврач диспансера, а то и учителя системы народного образования, или же это — дело для главы семьи?
— Весь вагон и маленькая тележка в этом деле, — сказал сержант, — это Совет графства.
Он шел с озабоченным видом, весь поглощенный мыслями, как будто то, что он рассматривал в голове, было сугубо изощренным делом весьма неприятного свойства.
— Атомика, — решился я на вылазку, — вещь совершенно мне неясная.
— Майкл Гилхени, — сказал сержант, — вот пример человека, почти совершенно чебурахнувшегося в результате принципа атомики. Вы бы удивились, услышав, что он — почти наполовину велосипед?
— Удивился бы безусловно, — сказал я.
— Майклу Гилхени, — сказал сержант, — почти шестьдесят лет от роду, как показывает простой подсчет, и если он — это он, то он провел не менее тридцати пяти лет в езде на велосипеде по каменистым дорогам, вверх и вниз по холмам и в глубокие буераки, когда дорога сбивается с пути под напряжением зимы. Он вечно катит на велосипеде в любой час дня к той или иной конкретной цели или возвращается оттуда в любой другой час. Если бы его велосипед каж дый понедельник не крали, он уже теперь определенно был бы больше, чем на полпути.
— На полпути куда?
— На полпути к тому, чтобы самому быть велосипедом, — сказал сержант.
— Ваша речь, — сказал я, — несомненно, произведение мудрости, ибо я ни слова в ней не понимаю.
— Разве вы никогда в юности не изучали атомику? — спросил сержант, глядя на меня взором вопрошающим и исполненным великого удивления.