Следующим важным событием, имевшим место в конторе, был вход полицейского Мак-Кружкина. Он промаршировал в кресло, вынул свою черную книжечку и углубился в собственноручные заметки для памяти, одновременно скручивая губы в предмет вроде кошелька.
— Снял показания? — спросил сержант.
— Снял, — сказал Мак-Кружкин.
— Так зачитай же их, чтобы я их слышал, — сказал сержант, — и делал умственные сравнения внутри внутренности своей внутренней головы.
Мак-Кружкин горячо уставился в книжку.
— Десять целых и пять десятых, — сказал он.
— Десять целых и пять десятых, — сказал сержант. — А какое было показание на стержне?
— Пять целых три десятых.
— Сколько на рычаге?
— Две целых три десятых.
— Две целых три десятых — это высоковато, — сказал сержант.
Он вставил тыл кулака между пилами своих желтых зубов и приступил к работе над умственными сравнениями. Через пять минут лицо его немного прояснилось, и он вновь посмотрел на Мак-Кружкина.
— Падение было? — спросил он.
— Легкое падение в пять тридцать.
— Пять тридцать — довольно поздно, если падение было легкое, — сказал он. — Поналожил ли ты искусно угля в отдушину?
— Поналожил, — сказал Мак-Кружкин.
— Сколько?
— Семь фунтов.
— Я бы сказал восемь, — сказал сержант.
— Семь было достаточно удовлетворительно, — сказал Мак-Кружкин, — если ты вспомнишь, что вот уже четыре дня, как измерение на стержне падает. Я пробовал пошатать, но не было и следа зазора или нетугости.
— Я бы все равно сказал восемь, чтоб безопасность прежде всего, — сказал сержант, — но, если шатун туг, нужды судорожно тревожиться быть не может.
— Ни малейшей, — сказал Мак-Кружкин. Сержант стер с лица все имевшиеся на нем черты мысли, встал и хлопнул плоскими ладонями по нагрудным карманам.
— Ну и ладно, — сказал он.
Он нагнулся надеть прищепки на щиколотки.
— Теперь мне пора ехать, куда я еду, — сказал он, — и давай-ка ты, — сказал он Мак-Кружкину, — выйди со мной на пару моментов наружу, чтоб я официально тебя проинформировал о последних событиях.
Они вышли вдвоем, оставив меня в печальном и безрадостном одиночестве. Мак-Кружкин отсутствовал недолго, но во время этого карликового промежутка мне было одиноко. Войдя обратно, он дал мне теплую и мятую сигарету из кармана.
— Вас, похоже, вздернут, — сказал он ласково.
Я ответил кивками.
— Сейчас плохое время года, это обойдется в целое состояние, — сказал он. — Вы себе не представляете, по чем нынче лес.
— А может, просто на дереве? — спросил я, дав волю пустому капризу сострить.
— Не думаю, чтобы это было прилично, — сказал он, — но наедине упомяну об этом сержанту.