Неудовлетворенные мои глаза бродили вокруг. Я никак не мог увидеть довольно и с достаточной полнотой прежде, чем сделаю в обществе сержанта поворот налево в вечность, и мысли все пугались и путались в том, на что смотрели глаза.
Ты ведь не хочешь сказать, что веришь во все эти дела с вечностью?
А какой у меня выбор? После вчерашнего было бы глупо что-либо подвергать сомнению.
Все это очень хорошо, но я, надо полагать, смело могу назвать себя авторитетом по вопросу о вечности. Должен же быть предел фокусам этого джентльмена.
Я убежден, что такового нет.
Глупости. Ты деморализован.
Меня завтра повесят.
Сомнительно, но, если нам придется оказаться перед лицом смерти, мы им покажем подлинное мужество.
Мы?
Конечно. Я буду с тобой до конца. А пока давай условимся, что в вечность не ведет дорожка, найденная путем разглядывания трещин на потолке спальни деревенского полицейского.
Тогда куда она ведет?
Не могу сказать. Если бы он сказал, что дорожка ведет в вечность, я бы так уж сильно не брыкался. Но когда нам говорят, что мы вернемся оттуда на лифте, — ну, я начинаю думать, что он путает рай с ночным клубом. Лифт!
Но ведь если мы согласимся, что эта дорожка ведет в вечность, вопрос о лифте — мелочь. Это ведь все равно, что проглотить лошадь с телегой, а потом поперхнуться блохой.
Нет. Я запрещаю лифт. Я достаточно знаю о следующем мире, чтобы быть уверенным, что туда не попадают и оттуда не возвращаются на лифте. Кроме того, мы, должно быть, уже недалеко от этого места, а я не вижу, чтобы какая-нибудь клетка лифта уходила в облака.
И на Гилхени не было руля, напомнил я.
Если только слово «лифт» не имеет особого смысла. Как, например, «опустить», когда речь идет о виселице. Надо полагать, удар под подбородок тяжелой лопатой тоже можно назвать «лифтом». Если имеется в виду это, насчет вечности можешь не сомневаться, и бери всю ее целиком себе, и в добрый час.
Я все же думаю, что там электрический лифт.
Внимание мое было отвлечено от этого разговора сержантом, замедлившим шаг и прелюбопытно шарящим тростью. Дорога достигла места, где земля по обе стороны поднималась, у наших ног непомерно разрослись трава и куманика, за всем этим были спутанные предметы покрупнее, а дальше — высокие коричневые заросли, осаждаемые зелеными ползучими растениями.
— Это практически тут, — сказал сержант, — или рядом с местом где-то около близлежащего соседнего места.
Он протащил трость вдоль зеленого края, ощупывая скрытую землю.
— Мак-Кружкин проезжает здесь вдоль травы на велосипеде, — сказал он, — это более легкий блин — и колеса точнее, и седло — прибор почувствительнее, чем покрытая роговицей рука.