Как раз когда я заканчиваю связывать ей ноги ее же трусиками, она приходит в себя. И сразу понимает три вещи. Первое: я все еще здесь и это не кошмарный сон. Второе: она обнажена. Третье: она связана, буквально распята на кровати. Вижу, как она отмечает каждое обстоятельство в этом ее длинном списке. Первое. Второе. Третье.
А дальше она начинает представлять то, чего еще не произошло. Четвертое. Пятое. И шестое. Я вижу, как ее воображение набирает обороты. Ее лицо напрягается, как будто она собирается задать мне какой-то вопрос. Глаза бегают туда-сюда, будто она напряженно раздумывает, на чем именно в моей персоне ей сфокусироваться. Лоб ее блестит от пота. Вижу, как она перебирает кнопки у себя в голове, ища, какую бы нажать, чтобы посмотреть на имеющиеся у нее возможности. Вижу, как она жмет их все и каждый раз попадает мимо.
Я еще раз показываю ей нож. Ее глаза наконец фокусируются на лезвии.
— Видишь это?
Она кивает. Да, она это видит. А еще она плачет.
Я подношу кончик лезвия к щеке и прошу ее открыть рот. Ей все больше не терпится мне помочь, по мере того как лезвие начинает ее царапать. Тогда я тянусь к портфелю, достаю яйцо и засовываю ей в рот. Легко сотрудничать, если вы нашли общий язык. В яйце нет ничего необычного, простое сырое яйцо. Яйца богаты протеинами. А еще из них получаются отличные кляпы.
— Если тебе неудобно, — говорю я, — дай мне знать.
Не отвечает. Наверное, ей удобно.
Возвращаюсь в ванную, нахожу полотенце, приношу его в комнату и накрываю ей лицо. Раздеваюсь и залезаю на кровать. Она почти не двигается, ни на что не жалуется, просто продолжает плакать до тех пор, пока у нее не заканчиваются слезы. Когда мы заканчиваем и я слезаю, то замечаю, что в какой-то момент яйцо проскользнуло ей глубже в горло и начало ее душить, причем небезрезультатно. Вот чем, оказывается, объяснялось то хрипение, которое я слышал чуть раньше и которое принял за кое-что другое. Упс.
Принимаю душ, одеваюсь, собираю свои вещи. Спускаюсь на первый этаж, и лица на фотографиях вдоль лестницы пристально на меня смотрят. Я жду, что они мне что-нибудь скажут или хотя бы упрекнут меня в том, что я тут натворил. Когда я выхожу на улицу и лица остаются за спиной, меня обдает волна облегчения.
Впрочем, облегчение оказывается недолгим, и скоро я вновь начинаю чувствовать себя паршиво. Опускаю глаза и смотрю на ноги, как они шагают по асфальту. Точно. Чувствую себя паршиво. Легкий депрессняк. Все пошло не совсем так, как планировалось, и в результате я отнял жизнь. Задерживаюсь в саду и срываю цветок с розового куста. Подношу его к носу и нюхаю лепестки, но это не может заставить меня улыбнуться. Укалываю палец о шип, засовываю палец в рот. Привкус Анжелы сменяется привкусом крови.