Если сравнить разные социальные слои, наибольшее число амару обычно оказывается в среднем. Ребенок амару может родиться где угодно, но потом либо трудолюбие и талант поднимают его выше, либо его сбрасывают вниз из-за неумения конкурировать. В итоге амару оказываются где-то посередине - это искусные ремесленники, учителя, врачи, люди искусства, ученые. Их никогда не пустят выше - в умении конкурировать, демонстрировать себя и путем силы и интриг пробиваться наверх, топить конкурентов они безнадежно проигрывают урку.
Особенно сложно складывается судьба женщин-амару. Они до недавних пор совершенно не могли реализовать себя, как и женщины в любом обществе, где доминируют урку. Конечно, женщина-амару охотно реализуется в детях (которых у нее немного, если вообще есть), либо творит для себя - вышивание, рисование, пение. Таковы амару - что с ними ни делай, они все равно проживают более или менее благополучную, наполненную трудом и любовью, жизнь. Но реализовать свой потенциал в науке или искусстве женщины-амару не могли.
Правило среднего класса, конечно, не всеобъемлюще. Бывали - случайно - амару-правители, цари и короли. Нередко встречаются амару среди самых низших слоев.
- И все они не догадываются о своем происхождении?
- Как тебе сказать, - отвечал Инка, - было у тебя такое чувство, что ты не отсюда? Что даже твои родители, друзья... может быть, не все, но большинство. Все они тебе чужие. И ты чужой здесь. Мучительно хотел бы найти своих - а их нет. И вот ты пытаешься убедить себя, что вот это-то и есть свои... вступаешь в разные организации, ищешь идеологию, которая объединила бы тебя со всеми этими людьми. Ищешь друзей. И находишь новое отчуждение.
Вернер снова мрачнел, потому что это было правдой. Он не отвечал.
Ему не хотелось, чтобы это было правдой. Это была слишком мучительная, слишком давняя мысль, и он давно приучил себя думать, что это - глупое и детское, подростковое чувство собственной исключительности. Он часто об этом слышал. И не хотел быть глупым, подростком, дураком. Потому всю жизнь убеждал себя в том, что он - такой же, как все, страстно желая действительно слиться со "всеми". Эта страсть сначала привела его в гитлерюгенд. С каким наслаждением он маршировал вместе с камерадами, участвовал в факельных шествиях... Ему казалось, что он становится таким же, как все, своим что они - вместе. Это было иллюзией. Потом та же мысль привела его в Сопротивление. И в тюрьме уже, запоздало он понял, что все это лишь увело его от желанных "всех", что те самые "все", на которых он так хотел быть похожим - ведут себя совершенно иначе, никто из них не стал сражаться против режима, и никто не попал в тюрьму.