Политика причастна таинственным глубинам человеческой души. Воля к власти, воля к подчинению и поклонению, тайна свободы и авторитета, логика истории, законы массовой психики, феноменология прекрасного, диалектика нравственности, поле битвы добра и зла — в море всех этих величайших вопросов непрерывно погружен политик. И не мыслью, не рассуждением только, а всеми стихиями своего существа. Эмоции философа, ученого, художника: какое душевное и духовное богатство! Но кругом — опасности, соблазны, «прелести». В этой вечно боевой и вместе с тем неверной, переменчивой атмосфере философу легко сбиться на софиста, ученому — превратиться в несносного забияку научного полусвета, художнику — выродиться в спортсмена, азартного игрока или ремесленника. И как естественно часты такие превращения!..
Саллюстий приводит демократически гордую фразу Мария, как известно, не принадлежавшего к родовой аристократии:
— Мои раны на груди — вот мой герб, мой дворянский титул!
Современная наша партийная аристократия, старая большевистская гвардия в аналогичных случаях заявляет:
— Рубцы от каторжных цепей, мозоли от сибирских дорог, эмблемы подполья и тюрем — вот наш герб, наш почетный титул!
Что-то скажут ужо-тко красные хозяйственнички и крепкие частнички — чумазая аристократия будущего? Разве вот что:
— Наш славный герб — «огни, воды и медные трубы». И девиз на гербе — из незабвенного Козьмы:
— Козыряй!
Хлопоты, суетня вокруг литературы: «не упустить руля». И везде, как мальчики кровавые, мерещатся «стабилизационные настроения». Любовь, гуманность — они. Смерть — они. Все, что «сверхклассово» — они. Мотивы природы, молитвы, тоски, вечности — они, они, они. И т. д. до бесконечности.
Нарочитое снижение и тем, и мотивов искусства. Обязательное превращение сердца в барабан. Вместо «вечных», себе довлеющих проблем — служебные, боевые, узко временные: «на посту». Искажение пропорций и смешение перспектив. Что за свирепая ревнивица — эта Революция!..
Нельзя же сводить тему «жизни» к теме «общества». И жизнь мечется, стоит за себя. «Начало философии — удивление» (Платон). «Смерть — вдохновительница философии» (Шопенгауэр). «Любовь есть эффект бытия» (Фихте). «Бог есть любовь» (Священное Писание). А природа? «Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что!» (Достоевский). — Может ли человек отвлечься от всех этих мотивов, стержней своего существа?..
И естественно, что каждый сколько-нибудь крупный писатель вольно или невольно «прорывается» в них. И его спешно ловят за фалды, и негодуют, и кричат о «стабилизационных настроениях», о том, что «пролетарская наседка высиживает реакционного утенка» (Лелевич). И смех, и грех.