— Несите, — устало говорит Грач. И тут же резко вскрикивает: — Отставить!
Из-за недальнего мыса на безупречную чистоту дунайских вод выползал черный вражеский монитор…
* * *
Втолкнув задержанного в дежурку, Протасов бросается к берегу. Испуганные, бледные в сером рассвете лица светлеют в каждой калитке. Кто-то кричит вслед тревожным голосом, что-то спрашивает.
Его радует, что «каэмка» уже на ходу, рокочет моторами, пускает по гладкой воде зябкую рябь.
— По местам! Боевая тревога!
— Погодите!
Из кустов выбегает группа пограничников вместе со старшиной заставы. Они втаскивают на катер станковый пулемет, быстро и ловко, словно не впервые, пристраивают его на корме.
«Каэмка» резко берет с места, вылетает из-за изгиба протоки на широкую, дымящуюся слабым туманом гладь реки. Встает рассвет, окрашивает воду розовым отблеском зари. Вдали ухают выстрелы: и там, на восходе, и там, где еще лежит серый сумрак уходящей ночи.
— Право руля! — командует Протасов. И тут же отбирает руль у Суржикова. — Готовь пулемет.
— Красотища какая! — спокойно говорит Суржиков. — В такую погоду не стрелять бы, а целоваться.
Это спокойствие матроса вдруг словно что-то останавливает в мичмане, и он говорит успокоенно-ворчливо:
— Погоди, еще поцелуют. С того берега.
— В наших водах?
— Пули о границу не спотыкаются.
И в тот же момент в темной стене правого берега вдруг вспыхивает дрожащий огонек и над рубкой коротко взвизгивают пули.
— Вот суки! — ругается Суржиков. — Товарищ мичман, дайте я его…
— Еще успеешь.
Протасов переводит рычаг на «малый», и катер сразу оседает. На том берегу снова вспыхивает огонек пулеметной очереди, но свиста пуль уже не слышно, только бухающий звук гудит по реке.
— Крупнокалиберный лупит! Это они от пикета.
Катер снова переходит на «полный» и в следующий миг с ходу влетает в узкую протоку за низким сырым островом, поросшим тальником.
Перестрелка на границе все гремит: сзади — редкая, приглушенная расстоянием, впереди — частая, беспорядочная, близкая.
Едва катер выскакивает из-за острова, как над ним снова начинают свистеть пули.
— Товарищ мичман! — Голос у Суржикова просительный, незнакомый.
— Отставить! — зло кричит Протасов и добавляет раздраженно: — Ты что, обалдел? Приказа не знаешь?
Он круто кладет руль вправо, по-снайперски вводит «каэмку» в узкий просвет в камышах.
— Прыгай! — кричит пограничникам.
Перестрелка на нашем берегу гремит совсем рядом. Раскатисто ухают трехлинейки, незнакомо трещат автоматные очереди, словно кто-то большой рывками рвет сухой брезент.
«Кто там? Где? — с беспокойством думает Протасов, выводя катер из камышей. — Как бы по своим не рубануть».