— Отойдите от меня! Отойдите!
Она в бешенстве стегнула их кнутом, но этим только вызвала новый взрыв смеха.
Собравшиеся из переулков женщины и дети молча наблюдали. Хашим был бессилен, его лошадь оказалась стиснутой человеческими телами на другом конце толпы. Но когда раздались пронзительный крик девушки и ржание лошади и он поверх множества темных голов увидел, что Харриет тащат в сторону, Хашим, проворно спрыгнув на землю и извиваясь ужом, протиснулся сквозь собравшуюся толпу, но не к Харриет, а в другую сторону, и со скоростью газели помчался к резиденции паши.
— Уберите от меня свои руки! — взвизгнула Харриет, когда у нее выхватили кнут, а ее саму стали перебрасывать из одной пары грубых рук в другую.
Мужчины, стоявшие возле ее лошади, образовали круг и по кругу передавали Харриет друг другу, словно она была тряпичной куклой, а их менее удачливые приятели толкались и протискивались, чтобы лучше видеть происходящее, и подбадривали друзей, неистово хлопая в ладоши и топая ногами.
— Прекратите! Прекратите! Отпустите меня, пожалуйста! Пожалуйста!
Ее отчаяние только вызвало еще большее оживление, а когда у нее выпали шпильки и волосы рассыпались из строгой прически, веселье усилилось до предела.
Круг за кругом они вертели ее и передавали друг другу, и если бы не их сильные руки, Харриет упала бы. У нее кружилась голова, ее тошнило, и слезы потоком текли у нее по лицу. Шум, жара и ужас все нарастали. У нее с блузки оторвали пуговицы, и ее высоко вздымавшиеся груди скрывала только обшитая кружевом нижняя сорочка.
— Нет! Нет! — Она едва дышала. — Ради Бога! Нет!
Ее потянули за волосы, так что голова у нее откинулась назад, и чья-то рука торжествующе сжала ей грудь. Но в тот же миг прогремел револьверный выстрел, разогнавший по переулкам женщин и детей и оборвавший хлопки в ладоши и топот мужчин.
Ее тело еще крепче сжали, и грубые пальцы вонзились в мягкую плоть. В полубессознательном состоянии, с трудом сохраняя равновесие, потому что мир все еще кружился вокруг нее, Харриет увидела огромного жеребца и всадника, прокладывающих себе дорогу сквозь толпу. Рубашка Рауля была не застегнута у ворота, словно он одевался, когда Хашим прибежал к нему, брюки плотно обтягивали бедра, на ногах были высокие блестящие сапоги. Его глаза, холодные и жесткие, наводили ужас и казались более зловещими, чем дымящийся револьвер у него в руке.
На мгновение воцарилась тишина, потом раздались возмущенные крики и брань солдат, и кое у кого руки потянулись к ремням на поясе за висевшими там пистолетами.