Скоро у нас не останется ни одного унитаза, который работает. Печка и нагреватель воды сломаны. Еды по прежнему много, но она вся сгнила. Мистер Уиттиер – не самая главная наша проблема.
Как подсказывает календарь на часах Сестры Виджиланте, и, судя по темным отросшим корням Мисс Америки, мы сидим здесь почти две недели.
Закончив с последней медной пуговицей, Святой Без Кишок целует Мать Природу и говорит:
– Ты меня любишь?
– Приходится, – отвечает она, – нам же нужна любовная сюжетная линия.
Покойный Лорд Бомж сверкает у нее на пальце. Она вытирает рот тыльной стороной ладони и говорит:
– Слюна у тебя… на вкус просто ужас… Святой Без Кишок плюет себе на ладонь, потом слизывает слюну, нюхает руку и говорит:
– Чем же ужас?
– Это кетоны, – говорит миссис Кларк, ни к кому не обращаясь. Или, наоборот, ко всем.
– Кислая, – говорит Мать Природа. – Как ароматическая свеча со вкусом лимона и авиационного клея.
– Это от голода, – говорит миссис Кларк, обвязывая сверток с телом мистера Уиттиера золоченым шелковым шнуром. – Когда организм сжигает запасы жира, концентрация ацетона в крови увеличивается.
Святой Без Кишок нюхает свою руку, в носу хлюпают сопли.
Преподобный Безбожник поднимает руку и нюхает у себя под мышкой. Там, где темная тафта почернела от пота. Его поры хранят в себе память от слишком большого количества «Шанели №5».
Поднимая тело и неся его вниз по ступенькам, мы только зря тратим запас ценного жира.
И все же нам следует совершить это действие скорби, говорит Сестра Виджиланте, сжимая в руках свою Библию. Когда мы отнесем мистера Уиттиера в подвал, тело, плотно завернутое в красную бархатную занавеску из Китайской императорской галереи и обвязанное золоченым шнуром из холла, нам надо будет сказать что нибудь проникновенное. И спеть какой нибудь гимн. Не обязательно религиозный – что нибудь, что хорошо поется.
Мы тянем жребий, чтобы выбрать, кто будет рыдать над усопшим.
Мы потихонечку расступаемся, чтобы открыть обзор камере Агента Краснобая. Мы говорим громко и внятно, чтобы диктофон Графа Клеветника уловил каждое слово. Все та же кассета, или карточка памяти, или мини диск, который используют снова и снова. Запись поверх другой записи. Мы стираем наше прошлое настоящим, надеясь, что следующее мгновение будет еще более грустным, трагичным и страшным.
Все больше и больше нам нужно, чтобы все было еще хуже.
Мистер Уиттиер мертв уже несколько дней – или часов. Сейчас уже трудно сказать. С тех пор, как Сестра Виджиланте начала выключать включать свет. По ночам кто то ходит по театру, мы все слышим его громовые шаги. Великан, топающий по лестницам в темноте.