Трое немцев стояли метрах в двадцати, нацелив оружие на него. А четвертый встал за Семеном. Того поставили на колени и велели заложить руки за голову.
— Брось оружие! — скомандовал самый большой из них.
Степан отбросил МП в сторону.
— А гранату осторожно положи на землю, — насмешливо попросил другой фриц.
Степан выругался про себя, помедлил, не зная, как быть. Рвануть гранату сейчас. Но враги, несомненно, успеют залечь, предварительно нашпиговав его свинцом. Погибнут только он и Семен. Бестолково и бессмысленно. И зачем только они полезли к этим фрицам, говорящим на русском, как на родном?
— Живее.
Степан вернул чеку на место и даже опять согнул усики. Положил гранату, катнул ее носком сапога и сделал два шага вперед.
— Ваша взяла, ублюдки фашистские! Ничего вам не скажу, стреляйте!
Артем подошел к парню, развернул его спиной, поставил на колени и быстро охлопал, ища оружие. Потом толкнул в спину, заставляя парня упасть лицом вниз, и криво усмехнулся:
— Как в кино — режь, не скажу! Герой, ети его мать! Олег привел второго, уложил рядом, отступил назад и глянул на своих.
— Пуля просвистела над головой. Взял бы чуть ниже, и все. Каюк!
— Мужики, — проговорил один из пленников. — Вы свои, что ли?
— Закрой пасть, мудила! — пнул его сапогом Герман. — Не то язык вырву.
После боя, как это всегда бывает, наступил отходняк. Пацаны стояли неподалеку от пленных, глубоко дышали, успокаивая нервы, и смотрели на лежащих в траве.
— Партизанен! — с ярко выраженным немецким акцентом сказал Артем. — Руссиш швайне! Потцтаузенд![3]
Немецкая речь не добавила оптимизма партизанам. Семен повернул голову к Степану и прошипел:
— Жратва, жратва! Доигрались! Конец.
— Надо уходить! — также негромко говорил своим Артем. — Если немцы услышат стрельбу, пришлют сюда отряд. Нам лишние проблемы ни к чему.
— А с этими что? — спросил Витя.
— Допросим и отпустим.
— Заложат, — несогласно покачал головой Герман.
— А ты что предлагаешь? Завалить? Это же свои.
— Эти свои нас чуть на тот свет не отправили.
— Приняли за немцев. Не забывай, где мы.
Герман сердито хмыкнул, но настаивать на расстреле не стал.
Олег подошел к пленным, присел рядом. Резким, не допускающим увиливаний и запираний голосом произнес:
— Значит, так! Вы нам не нужны. За нападение на офицеров великой Германии вас надо расстрелять. Но мы сохраним вам жизнь, если вы ответите на наши вопросы. Малейшая неточность или молчание — и вам не жить. Ясно?
Партизаны молчали. Не знали, что говорить. Предавать своих нельзя. Но если не отвечать — убьют. Вот и думай.
Это только в кино отважные советские партизаны гордо вскидывают голову и презрительно кривят губы в ответ на предложение немцев сдать своих. На самом деле молчать, зная, что тебя сейчас шлепнут, могут только очень и очень немногие. Еще меньше будет молчать, зная, что его станут пытать. Зачастую это хуже немедленной смерти.